ПОНИМАТЬ НАШУ ВЕРУ

Оглавление

Предисловие к русскому изданию.. 4
< style="font-family: helvetica,arial,sans-serif;">
ОСНОВЫ... 5
Доброе Слово Божие. 5

Кто есть “Бог”?. 9

Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. 15

Веровать во Иисуса Христа как Сына Божия. 20

Ибо Ты Святым крестом Твоим искупил мир. 25

Мария и Иоанн под крестом.. 29

Пустой гроб. 33

Восшел на небеса. 39

И исполнились все Духа Святого. 43

Нет спасения вне Церкви?. 46

Единство христиан. 50
< style="font-family: helvetica,arial,sans-serif;">
ОТДЕЛЬНЫЕ ТЕМЫ... 55
Ветхий и Новый Завет. 55

“Первородный грех”: Вера не врожденна. 60

Отречься от диавола. 65

Как может Бог допускать такое страдание?. 68

Молиться во Имя Иисуса. 73

Истинные чудеса. 78

Хлеб веры.. 83

Община, служение и безошибочность. 88

Брак и безбрачие: в Господе. 93

Нужно ли исповедоваться?. 97

Поступать ответственно. 100

Вера и разум.. 105
< style="font-family: helvetica,arial,sans-serif;">
ПРИЛОЖЕНИЕ. 110
Вопросы для бесед о вере. 110

Краткий отчет о христианской вере. 115

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Многие люди полагают, что религия очень сложна. К сожалению, на самом деле христианская весть часто передается только как в закрытом конверте, и поэтому остается непонятной. Тогда она также не сможет воздействовать спасительно и избавительно.

Но если христианская весть действительно, как она утверждает, должна быть Словом Божиим, то нужно исходить из того, что Бог в Своем Слове хочет быть понятым и хочет убедить сердце. Христианскую весть можно было бы обобщить в одном-единственном предложении: веровать в Иисуса Христа как Сына Божия означает на основании Его Слова уповать на то, что Бог любит мир с любовью, с которой Он от вечности обращен к своему Собственному Сыну. Когда таким способом, навсегда, имеют единство с Богом, то более не живут в страхе за себя. При этом Бога нужно определить как Того, без Которого вообще никакая другая действительность не могла бы существовать. Веровать значит, в конечном итоге, осознавать себя укрытым в надежной любви Божией.

Во всяком случае тайны веры не могут быть непонятными. Они потому названы тайнами, что в мире их нельзя прочитать: более того, необходимо в слове сообщить их кому-то, и только в вере они познаются как истинные.

Эта книга должна в общедоступной форме дать отчет в христианской вести. Книга обращена к каждому, кто хотел бы серьезно размышлять о вере и отвечать за нее перед разумом. Поэтому она также хочет начать разговор с теми, кто впервые узнают о христианской вести и только затем займут по отношению к ней определенную позицию.

Будучи католическим вкладом в экуменический диалог, она стремится служить взаимопониманию между различными христианскими конфессиями. Например, она объясняет, что Святой Дух есть любовь между Отцом и Сыном, причем все, что Сын есть или имеет, - следовательно, и то, что Он - одно из Первоначал Святого Духа, - Он имеет единственно от Отца. Поэтому единственно Отец является завершающим Первоначалом Святого Духа. Этому учит не только Православие, но также Католическая Церковь. Тайна единой Церкви, присутствующая во всех христианских конфессиях, состоит в том, что Святой дух Тот же Самый во Христе и в верующих в Него.

Главы в своей последовательности прежде всего соответствуют структуре Символа веры; затем включены отдельные важные темы. Последующие главы основываются на предыдущих. Однако, каждая глава самостоятельна.

Прежде всего необходимо заняться содержанием христианской веры; лишь когда известно, о чем идет речь, можно осмысленно спросить, как вера относится к разуму. Вот почему специально этот вопрос обсуждается именно в заключительной главе. Чтобы составить общее представление, лучше начать с первой (Доброе Слово Божие) и последней глав (Вера и разум). Вторая и третья главы (Кто есть “Бог”?/Во Имя Отца и Сына и Святого Духа) предъявляют особенно высокие требования к внимательному размышлению; но, благодаря им, легче понять все остальное.

Главы предваряет, как созвучие и внутреннее настраивание, слово из традиции или литературы. И заканчиваются они короткой молитвой, ведь молитва в качестве ответа на Слово Божие есть основное исполнение веры. В приложении даны вопросы на проверку понимания текста и на повторение, также краткие выводы в форме тезисов; они задуманы как помощь в самостоятельном изучении либо для круга общения в приходах. Возможно, в таких встречах-беседах вы обретете радость от Священного Писания.

Примерно половина глав возникли из моих выступлений на радио. С тех пор на немецком языке книга издавалась пять раз. Я сердечно благодарю всех, кто подготовил русское издание; тех, кто книгу прочтет и познакомит с нею других.

Франкфурт-на-Майне, Праздник Всех Святых, 01. 11. 1997.

Петер Кнауэр.

ОСНОВЫ

Доброе Слово Божие

“Относи все к любви Божией к нам

и, следовательно, все, что ты скажешь,

скажи так,

чтобы тот, кому ты говоришь,

мог, слушая,

поверить,

уверовав, надеяться,

и, надеясь, любить.”

Августин, De catechizandis rudibus, 4, 8 (PL 40, 316)

О чем по существу идет в вере речь

В ордене иезуитов после вступления в послушничество работают также в течение нескольких недель санитарами в больнице. Тридцать лет назад, во время своего послушничества, я увидел в районной больнице в Бингене, как привезли на операцию мальчика лет пяти. Мать провожала его до самого входа в операционный зал. Во время ожидания они еще поговорили. Маленький мальчик сказал: “ Мамочка, но ведь Господь Бог всегда со мной ?”

Эти простые слова произвели на меня тогда сильное впечатление. Они очень безыскусственно обобщили то, о чем идет речь в христианской вере. Эта вера столь проста, что несовершеннолетний ребенок способен выразить ее. Конечно, о христианской вере можно написать и объемистые тома. Но все-таки лишь для того, чтобы изложить уже исчерпывающе подытоженное в слове ребенка. Все отдельные выражения веры в состоянии лишь подробнее объяснить, что высказано в словах дитя. Потому никто не может иметь более сильную веру, чем этот ребенок. Но подобная вера заставит думать и высокообразованного человека в течение всей его жизни. При этом она оказывается верой, которой незачем бояться какой бы то ни было критической проверки, напротив, она только выдержит испытание.

Малыш не сказал: “Операция закончится хорошо, и скоро я снова здоровым вернусь домой.“ Он знал, что ему предстояла опасная операция, исход которой был неизвестен. Его слова означали: “Что бы ни случилось, я знаю, что укрыт в любви Божией. И это имеет силу, даже если я должен умереть.” В своем страхе он держится за то, что Бог с ним. Это для него более сильная достоверность, чем весь его страх.

Откуда приходит вера ?

Слова мальчика, сохранившиеся в памяти, привели меня к неожиданному опыту. Понадобились многие годы, чтобы я постепенно, все больше и больше открывал, что, в частности, все содержалось в такой простой фразе.

Прошло пятнадцать лет, пока меня не поразило, что скрывается за формой запроса ребенка. Христианская вера, бесспорно, есть уверенность, которую никто не имеет просто от себя. Ее нельзя изобрести самому. Можно только так верить, что от других сообщается эта вера. Малыш от своей матери принял веру. Когда он хочет вновь заручиться верой, он должен еще раз спросить там, откуда он получил ее. Павел говорит об этом:” Итак, вера от слышания “ (Рим 10, 17). Она передается нам другими людьми. А если мы хотим обратиться к происхождению этой традиции? Христианская весть сама называет Иисуса из Назарета своим Первоначалом, спасением, “ которое, быв сначала проповедано Господом “ (Евр 2, 3). Павел завершает свою мысль: “ Итак, вера от слышания, а слышание от Слова Божия. “

Разумеется, сам ребенок вовсе не обдумывал специально, что все это высказано в форме его запроса. В запросе выражено хоть и не предметно осознанное, но реализованное в жизни познание, что вера приходит извне и передана нам исторически. Я называю такое познание “реализованным в жизни познанием”: подобно этому мы можем вполне правильно говорить на родном языке, не осознавая ясно и конкретно его грамматических правил.

Для веры определяющей является историческая традиция, которая предшествует нашей собственной инициативе. Благодаря этому вера отличается от всего, что можно придумать для себя. Никто не в силах через собственные измышления способствовать тому, чтобы ему уже заранее, помимо традиции, была передана вера от чего-то иного. Христианская вера восходит к Иисусу. (В следующих главах мы обсудим, какова была вера людей до Христа, и к чему обращается Сам Иисус в Собственной вере).

Язык веры

Мне понадобилось еще пять лет, пока, размышляя над словами ребенка, я пришел к познанию основной структуры религиозного языка. В сущности, мальчик употребляет не что иное, как “притчу”. У него есть этот опыт: когда мать была с ним, он мог играть беззаботно и увлеченно. И теми же словами, которыми способен высказать любовь своей матери, он описывает теперь, как Бог относится к нему: Бог “со мной”. Любовь его матери становится притчей любви Божией. Действительно, мы, люди, можем говорить о любви Божией только словами, которые происходят из доброго земного опыта. Различие состоит в том, что мать отнюдь не “всегда” может быть со своим дитя; она даже не имеет возможности сейчас проводить его в операционный зал. Но она сказала сыну, что он “всегда” укрыт в любви Божией, и тогда, когда она уже больше не сможет быть с ним.

Когда мы говорим о Боге, вообще весь хороший опыт в этом мире становится прозрачным, указывая на Бога. И, тем самым, мы осмысляем свой опыт во всей его глубине.

Еще спустя некоторое время мне открылось, что благодаря высказыванию мальчика можно уяснить себе, как, в сущности, нужно по-христиански точно понимать “Бога”, “Слово Божие” и “веру”. “Бог”, “Слово Божие” и “вера” неразрывно связаны друг с другом. Ведь вся теология начинается с того, что нас встречает весть, утверждающая о себе, что она есть “Слово Божие”, и хочет вести нас к вере. Тогда прежде всего возникает вопрос, Кто же Он: “Бог”?

Бог могуществен во всем

Говоря “но ведь Господь Бог всегда со мной”, мальчик в конкретной ситуации страха перед операцией дает такое определение Бога, что точнее уже и быть не может. Дитя может держаться в своем страхе за то, что Бог всегда с ним. Присутствие Божие позволит сопротивляться страху. Но это возможно, когда Бог есть Тот, “Кто могуществен абсолютно во всем”. Пред Богом не нужно больше опасаться никакой другой власти. На укрытость в Нем уповают в жизни и смерти. Все, что происходит, в каждом событии полностью объято присутствием Божиим.

Когда мы обычно по привычке называем Бога “всемогущим”, то понимаем это гораздо приблизительнее, чем малыш. Для большинства людей всемогущество Божие означает, что Он мог бы сделать все, если бы только захотел. Но это было бы, так сказать, “потенциальное”, лишь “возможное” и отнюдь не всегда осуществленное всемогущество, касающееся представлений нашей фантазии. В действительности, согласно христианской вести, всемогущество Божие означает “актуальное”, следовательно, “фактически действующее” всемогущество. Оно относится не к воображаемым возможностям, а к самой реальности. Бог могуществен во всем, что происходит, и без Него вообще ничего быть не может. “И ни одна из малых птиц не упадет на землю без воли Отца вашего. У вас же и волосы на голове все сочтены” (Мф 10, 29 и далее).

Ребенок сейчас говорит о Таком Боге, Который обладает могуществом во всем: “Он всегда со мной.” Но откуда дитя это знает? Теперь необходимо объяснить, что понимает христианская весть под “Словом Божиим”.

Бог говорит в человеческом слове

“Слово Божие” является центральным понятием всей христианской вести. Эта весть утверждает за собой не что иное, как право самой быть “Словом Божиим”. Когда мы слышим понятие “Слово Божие”, то, возможно, сначала думаем о небесных голосах, которые какой-нибудь носитель откровения уловил во сне или в экстазе. И вскоре, естественно, возникает подозрение, что “Слова Божия” просто нет вообще, или, по меньшей мере, его очень трудно проверить.

В действительности “Слово Божие” обозначает что-то очень простое. Ведь под “словом” мы понимаем общение между людьми, то, что людям нужно сказать друг другу. И тогда “Слово Божие” предполагает, что человек человеку также может передавать слово, в котором заключено в точности то, что Бог должен нам сказать. Во имя такого Слова мы обращаемся к Иисусу из Назарета, и весть Его необходимо понимать единственно так. Что нужно Богу сказать нам? Он говорит нам, что навеки с нами. Мы едины с Ним. Он любит нас такой любовью, на которую мы всегда уповаем.

Если должно быть осмыслено понятие “Слово Божие”, то, разумеется, “Слово” нужно понимать в его глубочайшем и емком значении. В более ослабленном значении мы говорим о слове при сообщении сведений; и самым дурным извращением слова являются “пустые слова”. “Словом” в абсолютном смысле является такое, когда мать утешает своего ребенка, или кто-то устанавливает мир. Подобное слово не должно потом запоздало осуществиться в делах, но оно обнимает и дарует реальность, о которой говорит. И оно, словно свет, пронизывающий всю действительность.

Итак, “Слово Божие” есть слово ближнего, передающего веру, которое одновременно устанавливает общность с Богом. Когда мать сумела найти для своего дитя слово, дарующее уверенность в жизни и смерти, тогда она этим передала ему Слово Божие. Христианская весть не осмысляет себя просто как пересказ или воспроизведение собственно Слова Божия, свершившегося где-то в другом месте. Она сама является настоящим Словом Божиим.

С самого начала “слово” обозначает межчеловеческое общение. Потому в конечном счете понятие “Слово Божие” понятно лишь тогда, когда в человеке мы встречаем Бога. В самом деле, христианская весть сводится к вочеловечению Бога как к своему Первоначалу: “И Слово стало плотию и обитало с нами” (Ин 1, 14). Во Иисусе Христе Бог встречается как человек, чтобы в человеческом слове сказать нам то, что мы не можем прочитать в мире и узнать сами. Он возвещает нам, что мы приняты Богом с той же самой любовью, с которой от вечности Бог обращен к Нему как Собственному Сыну. Ибо эта любовь безусловна и неизменна, можно всецело уповать на нее. Тогда в своих поступках не следует больше руководствоваться заботой о себе самом. И даже прошлая вина человека бессильна пред любовью Божией.

Любовь Божия к нам устремляется к тому, чтобы мы о ней знали и могли ею жить. В слове ближнего, передающего веру, Сам Бог с нежностью обращается к нам. Сокровенно мы уже всегда окружены Его любовью; чрез Иисуса она открывается нам и с того времени возвещается всему миру. Где человек познает христианскую весть подлинно как Слово Божие и, тем самым, как проявление любви Божией к нему, там мы говорим о “вере”. Веровать означает осознавать себя Богом возлюбленным. Что подразумевается под такой верой, можно также уяснить себе через случай с маленьким мальчиком.

Веровать значит уповать

Малыш нуждается в операции, исход которой ему неизвестен. Он стоит перед неясным для него будущим. Какой имеет он опыт укрытости в Боге? Да никакого иного, нежели тот, что ему высказана любовь Божия. При любых условиях любовь Божия встречает его только в человеческом слове, ее возвещающем. Согласно христианской вести, мы, люди, всегда сокровенно приняты в любовь Божию, потому что “созданы во Христе” (ср. Ин 1, 3; Кол 1, 16). Но мы познаем это лишь благодаря тому, что любовь Божия передана нам также в слове. Это то самое Слово, в Котором Бог с нежностью обращается к дитя. Следовательно, Слово не только сообщает о любви Божией, но само является очевидным событием этой любви. Сокровенная любовь Божия стремится к тому, чтобы открыться в Слове. Ведь любовь Божия заключается именно в Его желании, чтобы мы осознали себя Им возлюбленными.

Итак, вера относится к тому, что нельзя узнать никаким иным образом, как только дать сказать о ней себе и уверовать. Все зависит от того, чтобы уделять внимание Слову. Оно может воздействовать только тогда, когда глубоко укоренится в сердце человека. Чтобы обратить внимание Своих слушателей, Иисус рассказывает притчу о сеятеле. В Евангелии от Луки притча и ее толкование заканчиваются требованием: “Итак, наблюдайте, как вы слушаете” (ср. Лк 8, 4-18). И согласно Матфею, плодоношение находится в зависимости от понимания Слова (ср. Мф 13, 3-23).

В итоге любовь Божию можно узнать только через слово и поэтому только способом веры. Она не заключается просто в том, что у кого-то хорошо идут дела; ее нельзя увидеть в собственном благополучии. Ведь любовь Божия не имеет меру ни в чем сотворенном. Впрочем, это не означает, что она не имеет дела с сотворенным. Потому что в свете Слова Божия весь положительный опыт в мире становится образом Его любви. И наоборот, без этого слова даже самый счастливый опыт не преодолел бы того, что все на земле подвержено бренности и смерти. Без Слова Божия смерть имела бы последнее слово.

Веровать значит в реальном мире, в котором мы живем, уповать на единство с Богом; оно постоянно в жизни и смерти, и смертью не отменяется. Павел так описывает это: “Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?.. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем” (Рим 8, 35, 38 и далее).

Любовь Божия как наш исходный пункт

Еще одна мысль во фразе маленького мальчика осенила меня со всей ясностью лишь недавно. Для ребенка любовь Божия - не нарочитая цель, которую следует достичь, а достоверный исходный пункт. Многие, в том числе и благочестивые христиане, полагают, что любви Божией необходимо добиваться с большим трудом. Но если бы любовь Божия имела свою меру в наших достижениях, то, откровенно говоря, мы полагались бы на Бога так же мало, как и на себя. В итоге это совсем не помогло б нам. Христианская весть провозглашает полную противоположность такому представлению. Не нужно предпринимать все возможное, чтобы получить благодать Божию; она возвещается нам как исходный пункт.

Для того, кто верует, укрытие в любви Божией является надежной опорой, на которой он стоит. Кто осознает себя возлюбленным, может быть бескорыстным. Потому что ему больше не нужно жить в страхе за себя; ведь он знает, что его спасение с давних пор в надежных руках. Деяния благие - не условие любви Божией к нам, но плод веры.

Боже всемогущий,

Ты дал нам, людям, Свое Слово,

Оно обитало с нами,

и мы передаем Его друг другу.

Так Ты Сам соединяешь нас.

Даруй, чтобы мы слышали друг друга

и ради Твоей любви к нам друг друга любили.

Об этом молимся через Христа, Господа нашего.

Кто есть “Бог”?

“Вот земля и небо...

Итак, Господи,

Ты создал их;

Ты прекрасен, - и они прекрасны;

Ты добр, - и они добры;

Ты - Сущий, - и они существуют.

Они не так прекрасны,

не так добры

и не так существуют,

как Ты, их Творец..

По сравнению с Тобой

они не прекрасны, не добры

и их не существует.”

Августин, Исповедь, кн. 11, гл. 6, N 4 (PL 32, 811)

Границы нашего языка

В детстве - мне, возможно, было лет девять - я пережил однажды в Люббене, в Шпреевальде, в летнее послеобеденное время после сильной грозы, единственное в своем роде природное зрелище. Из-за совсем еще темных облаков мирно всплыло светлое и приветно лучезарное солнце, просияло и, казалось, преобразило весь мир. За лугом в ответвлениях русла Шпрее и плакучими ивами на ее берегах все предстало очень ясно до самого горизонта. Краски блестели в переливах.

Моя мать, стоявшая со мной у окна, сказала тогда: “Великолепие мира только символ Бога.” И она немного вспомнила из урока Закона Божия ее школьных лет. Собор в Средние века (4-й Латеранский собор в 1215 г.) учил: “Как ни велико может быть подобие мира Богу, несходство все же больше.” Мама так объяснила мне это предложение: “Обо всем, что есть в мире, мы всегда можем только сказать, что оно имеет бытие и совершенство, тогда как о Боге мы должны говорить, что Он есть Бытие и Совершенство.” Пожалуй, ребенку трудно было понять эти слова, но у меня на всю жизнь осталось чувство, что в таком случае о Боге нужно говорить иначе, чем обо всем другом.

Слово о Боге взрывает границы нашего обычного языка, на котором мы рассуждаем о делах в мире. О Боге мы можем произносить только так, что осознаем: наш мир имеет к Нему отношение и указывает на Него. Однако, как мир указывает на Бога? Теперь и перейдем к этому вопросу.

Почему необходимо понятие Бога

Если христианская вера должна быть ответственной перед разумом, необходимо суметь дать себе ясный отчет в том, что обозначает слово “Бог”. Ибо кто обращается к “Слову Божию”, должен и уметь сказать, Кто есть Этот Бог. И это также должно быть понято до принятия веры. Вера относится прежде всего к Слову Божию, к тому, что Бог впервые обратился к нам, и к нашему единству с Богом. Она предполагает, что уже природным разумом можно понять значение слова “Бог”.

Прежде всего нужно отличать истинно христианское понимание Бога от многих ложных представлений. Общее у них, что они всегда лишь человеческие самопроекции и сводятся к обоготворению мира. Они мешают понять христианскую весть, потому что тогда с самого начала человек превратно думает о Боге. Очень многие люди, считающие себя атеистами, в действительности лишь отвергают подобные мнимые представления.

Если попытаться разъяснить христианское понимание Бога, то сразу возникнет трудность, которую, к сожалению, оттесняют. Во всей христианской традиции всегда утверждалось, что Бог превосходит человеческое разумение. Бог “непостижим”. Но, желая сказать, Кто есть Бог, мы, очевидно, нуждаемся в понятии Бога. Как должны согласовываться непостижимость Божия и понятие Бога? Не задано ли этим с самого начала логическое противоречие, затемняющее весь дальнейший разговор о Боге? Нельзя избежать проблемы при помощи компромисса, если мы ослабим положение о непостижимости Божией и, допустим, скажем: мы всегда можем постигать Бога лишь отчасти. Для христианской вести нет части в Боге.

Я сам сделал основной вывод из пережитого опыта при общении с высказываниями христианской вести: они открываются, если только их пытаются понять не компромиссно и умеренно, а радикально. Они должны быть истолкованы в предельном смысле, как последнее и всеобъемлющее слово над всей реальностью и опытом. Как иначе должна идти речь о “Слове Божием”?

Лучше всего спросить саму христианскую весть, какого понимания слова “Бог” она желает и может ли при этом справиться с проблемой, насколько совместимы непостижимость Божия и понятие Бога. В первую очередь мы должны спросить, что подразумевает христианская весть под словом “Бог” (I). Лишь затем нужно обратиться к вопросу, с полным ли правом она говорит о Боге, т.е. действительно ли Бог существует (II).

I. Как Библия говорит о Боге

В начале Библии слово “Бог” входит в повествование о сотворении мира (Быт. 1, 1-2, 3), где изображается созидание за одну неделю. Оно состоит из шести рабочих дней и одного дня отдыха. В ведение трех первых рабочих дней передана, так сказать, “недвижимость”: все, что имеет прочное, неизменное место. Так были сотворены небо, земля, моря и растительность. В следующие три дня перечислено все, что с места на место движется в прочном пространстве: звезды, рыбы, птицы, звери земные и, наконец, человек. Итак, все сводится к человеку. Он - цель творения.

Есть еще и второе повествование о сотворении мира, которое идет вслед за этим (Быт. 2, 4-25). В нем - обратная последовательность. Сначала создал Господь Бог человека, а потом насадил рай в Эдеме и поместил там человека. Человек должен возделывать и хранить сад Эдемский.

Когда-то один юноша совершенно возмущенно спросил меня, какое же из этих двух повествований о сотворении мира подлинное. Но ведь решающее высказывание одинаково в том и другом повествовании. Все равно, идет ли речь о человеке в начале либо только в конце, оба раза говорится о том, что он “высшее существо” в творении Божием. Потому что в нем все творение Божие приходит к осознанию самого себя. Оттого человек должен нести ответственность за него и заботливо с ним обходиться. Оно должно помочь ему в исполнении жизненного предназначения, которое заключается в подобии Богу и участии в славе Божией. Когда мы здесь рассуждаем просто о человеке, то, одновременно, подразумеваются отдельный человек, каждый человек и все люди, и именно в их единстве друг с другом.

В конечном итоге основное высказывание в повествованиях о сотворении мира: вообще все, что существует, нам указывает на Бога. По какому праву утверждается что-то, об этом - как уже говорилось - должна идти речь только после объяснения данного высказывания.

Библейские повествования о сотворении мира легче понять, если сделать мысленный эксперимент. Предположим, что пока еще нет этих рассказов. И перед нами поставили задачу самим написать историю сотворения мира. Что мы должны сделать? Нам следовало бы лишь оглянуться в нашем сегодняшнем времени и перечислить все, что мы видим и узнаем. Я начинаю с комнаты, в которой сижу за пишущей машинкой. Затем смотрю в окно на улицу с ее движением. Думаю обо всем городе: сколько вокруг меня человеческих судеб, из которых мне известна лишь малая толика. Я думаю далее обо всей нашей стране, о других народах с иными языками, обо всей нашей земле. Люди смеющиеся и люди плачущие; одни - в мире, а другие - в войне; одни - молоды и полны сил, на других уже лежит печать смерти. И эта земля вращается вокруг солнца, которое само - только крохотная часть огромной системы Млечного Пути. Вселенная расширяется без границ, начертанных для нас. Когда я мысленно охвачу мир, во всем его разнообразии и безмерности, тогда скажу: и все это - причина для того, чтобы я говорил о Боге. Я в силах дать определение Бога благодаря тому, что скажу: ничто во всем этом без Него быть не может. И мое повествование о сотворении мира готово.

Фактически истории сотворения мира в начале Библии возникли точно так же. Их составители сделали не что иное, как в стройной последовательности перечислили все, что есть, включая деятельность человека. И тогда они сказали: все это возможно единственно благодаря Богу. Через это возникнет определение Бога: в признании сотворенности всего, что имеется в мире, состоит точное библейское понятие Бога. Это подтверждает 2 Макк. 7, 28, где впервые в Библии дано определенное понятие сотворенного бытия “из не-сущего”. Мать семи братьев, которую принуждают к измене вере, говорит самому младшему сыну перед его мученичеством: “Умоляю тебя, дитя мое, посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего и что так произошел и род человеческий.”

Все сотворил Бог “из ничего”

В своем мысленном эксперименте я полностью перенес повествование о сотворении мира в настоящее время. Кто-то мог бы возразить, что все-таки в Библии подразумевается другое. Многие учили еще по катехизису, что мир “сотворен из ничего”. Но это, кажется, означает, что под “сотворением” имелось в виду только начало мира за много миллиардов лет, именно “большой взрыв”, пред которым простирается “Ничто”. Правда, довольно трудно представить себе “Ничто”. Это вид свободного от материи, пустого пространства? В действительности “бытие, сотворенное из ничего”, нужно понимать совсем иначе и намного радикальнее. Следующее толкование будет непривычным для большинства читателей; но оно претендует на то, чтобы с высочайшей точностью соответствовать библейскому пониманию творения, согласно которому вообще вся реальность абсолютно зависима от Бога.

Термин “из ничего” можно понятнее передать в утвердительной форме словами “всецело” или “полностью”. Мы “полностью” сотворены. Термин “из ничего” заключает в себе: “во всем, в чем мы отличаемся от Ничто, то есть вообще в любом отношении, в котором мы пребываем.” И сотворенное бытие - всегда “из ничего сотворенное бытие”, следовательно, полностью сотворенное бытие. Не только начало мира создано из ничего, но и наше собственное время, в котором мы живем. Это означает: если б можно было вычеркнуть наше собственное сотворенное бытие, от нас самих не осталось бы и мельчайшей части. Под “полностью” подразумевается данная конкретная реальность. “Сотворенное бытие” не является дополнительным свойством вещей, но тождественно с ними. Самостоятельность мира достигается только благодаря зависимости от Бога. Сотворенное бытие дерева состоит просто в том, что оно дерево. Также наши самые свободные волевые акты полностью раскрываются в том, что без Бога они не исполнятся.

В этом смысле даже о машинах на дороге мы обязаны сказать, что они “сотворены из ничего”, хотя точно знаем: они собраны на заводском конвейере из материалов, имеющихся с давних пор. Но именно потому в них нет ничего, что могло бы существовать без Бога. То, что они смонтированы человеком, пред Богом принадлежит к их сотворенному бытию из ничего.

Ибо в смысле Библии бытие и сотворенное бытие одно и то же, в соответствии с этим совершенно ошибочно говорить о Боге лишь тогда, когда мы не в силах что-либо отдельное в мире объяснить естественнонаучно. Поскольку, согласно Библии, необходимо не просто то или другое, но все выражать как творение Божие. К творению нужно апеллировать не только когда говорим о сложном органе зрения у бабочки, но даже о простейшей пылинке. Впрочем, на самом деле пылинка тоже довольно сложна. Этим разрешена и мнимая проблема, как согласовать учение об эволюции с историями сотворения мира. Если Бог должен быть Тем, “без Которого нет ничего”, тогда, разумеется, это должно относиться и к развивающемуся миру. Положим, весь порядок мира был бы естественнонаучно увиден как результат исключительной по силе игры случая. Но и тогда нужно было б сказать, что все это невозможно без Бога. Естественнонаучное исследование не ставит под угрозу представление о сотворенности мира, но конкретизирует его. Реальный мир является для нас поводом превозносить Бога.

Согласно Библии, нет ничего, что могло бы существовать, не будучи всецело отнесенным к Богу. Эта отнесенность к Богу есть положение вещей, которое существует независимо от того, знают о нем или нет. Оно налицо не благодаря лишь тому, что его подтверждают. Сотворенность наличествует не только, когда осознают себя сотворенными.

Сотворенное бытие также имеет в виду не одну лишь начальную стадию развития мира, но всю его временную протяженность. И если бы мир не имел никакого временного начала, существовал бы он с давних пор? В соответствии с библейским пониманием творения, даже в этом случае нужно было бы говорить о нем так: он полностью раскрывается в том, что не в силах быть без Бога. Ибо и о безграничном, но в череде мгновений уходящем времени, так и о мире вообще, можно было бы сказать, что он невозможен без Бога. В смысле Библии это подразумевается под “бытием, сотворенным из ничего”. Во всем, в чем мир отличается от ничто, он зависит от Бога. Сам Бог стоит над всем временем; Его вечность не распадается на беглые мгновения.

“Из ничего сотворенное бытие” мы назвали “полностью сотворенным бытием”. Но, наверное, трудно понять подобный оборот речи? Поэтому понятие “сотворенное бытие” - всегда подразумевается “полностью сотворенное бытие” - я хотел бы заменить другим понятием: “полная отнесенность к ... / в полном отличии от ...” Естественно, тотчас возникает вопрос, к чему таким способом мы были бы в отношении. Ответ гласит: к такому другому, которое определимо лишь благодаря тому, что мы все понимаем как полностью к нему отнесенное. Под “полной отнесенностью к...” имеется в виду, что все в мире совершенно растворено в этом другом, без которого быть не в силах. И “полностью отличное бытие” означает: ничто в мире даже отчасти не тождественно с этим другим. Итак, связь сотворенного с Творцом является не отношением части к целому, но связью отношения к его конечному пределу.

На богословских курсах для взрослых в Восточном Берлине одна молодая женщина сказала мне, что постоянно задумывалась над тем, как бы она объяснила это своему пятилетнему сыну. А нельзя совсем просто сказать: “Бог есть Тот, без Которого нет ничего”? Тем самым моя собеседница с величайшей точностью затронула только что поясненное понятие Бога и творения.

С одной стороны, так просто звучит это определение Бога, но как трудно постичь его во всем значении. В нашем обыденном мышлении мы привыкли исходить из в себе существующих вещей, и лишь спустя какое-то время мы устанавливаем их отношение друг к другу. Здесь же утверждается, что есть отнесенность, которая обосновывает прежде всего бытие и самостоятельность вещей и не является, подобно всем другим отношениям, вторичной к этому бытию.

Высказывание, что Бог есть Тот, “без Которого нет ничего”, также дает ответ на поставленный вначале вопрос о согласованности понятия Бога с непостижимостью Божией. По отношению к Богу мы понимаем всегда только нашу собственную сотворенность, следовательно, от Него отличное, указывающее на Него. Мы не знаем сначала, Кто есть Бог, чтобы затем сказать о Нем, Он наш Создатель; но Кто есть Бог, мы узнаем только из того, что мы понимаем самих себя и всю реальность нашего мира как “полную отнесенность к.../ в полном отличии от ...” и в этом смысле как сотворенное.

Признак сотворенности мира в том, что столь легко принимают его за Бога и поддаются его чарующей силе. Вера в Бога была бы освобождением от любой формы обожествления мира.

II. Доказательство сотворенности

Можно ли также строго доказать правильность утверждения, что вся реальность нашего мира сотворена? Возможно ли в этом смысле привести доказательство Бога? Ведь сотворенное бытие должно было бы существовать точно в пределах, в которых что-то есть. Тогда его прочитали бы по всему сущему в мире. Поэтому, на мой взгляд, доказательство сотворенности принципиально возможно, хотя оно, пожалуй, потребует очень непривычных рассуждений. Правда, я не знаю, каждый ли признает доказательство. Можно и без него верить в Слово Божие; ибо уже достаточно, что сотворенность в данном смысле до сих пор никем не опровергалась.

Слова “доказательство Бога” звучат сегодня предосудительно. Попытки средневековой философии доказать существование Бога считались со времен “Критики чистого разума” И. Канта (1787) устарелыми. Они, если имелись в виду, должны уметь делать заключение о Боге с помощью всеобщего закона мышления. Если Бог непостижим, то мы с нашим мышлением не стоим над Богом и миром, так, чтобы Он стал составной частью заключительного действия.

Бог не часть целостной действительности или она сама, но вообще вся действительность необходимо высказываема как Его творение. Сам Бог “не подходит” под наше понятие действительности. Когда все же мы называем Самого Бога “действительным”, то употребляем это слово в новом и непривычном, а именно в указательном (= “аналогичном”) смысле. Это самый совершенный способ употребления языка. Тем самым мы хотим сказать: все, что мы в обычном смысле называем “действительным”, Ему обязано своей действительностью. Потому подобие мира Богу нужно понимать как строго одностороннее подобие. Этим наше понимание Бога отличается от проекции. Ведь при проекции между Богом и миром - как между диапозитивом и его увеличенным изображением на стене - должно было бы существовать взаимное подобие.

Не:

Итак, не Сам Бог, но только наше собственное сотворенное бытие и бытие всего мира, наша “полная отнесенность к.../ в полном отличии от ...” может стать предметом доказательства. А именно необходимо доказать, во-первых, что мир нуждается в объяснении; во-вторых, что лишь выражение его сотворенности на самом деле его объясняет. Итак, говоря точно, мир нужно объяснять не через Бога, но именно через его сотворенность.

Но:

Отправной точкой и первым шагом нашего доказательства является констатация, что вся реальность мира есть единство противоположностей, проникающих друг в друга. Она ставит проблему, как можно описать ее без логического противоречия. Здесь заключена потребность в истолковании мира. Так как допустить логическое противоречие значило бы отдать мышление во власть чего угодно. Из логического противоречия (Не-А и А) могли бы сделать логически любое, также ложное (В) высказывание (“Не-А и А имплицирует В” следует на основании логического правила контрарной противоположности “ не- А и не-В имплицирует не-А”). И потому, чтобы избежать произвольности, необходимо указать , как можно описать мир иначе, чем логически противоречиво. В этом состоит наш второй шаг.

Пожалуй, самый ясный и всеобъемлющий пример для такого единства противоположностей в том, что вся реальность нашего мира подвержена изменениям и потому представляет собой единство тождества и нетождества. Один и тот же изменяющийся человек все-таки не просто тот же; изменение достигает его глубочайшей сути. Поистине: тот же человек, но не просто тот же самый.

Как описать без логического противоречия подобное единство тождества и не-тождества? Лишь в случае, если можно привести для единства противоположностей два различных отношения, которые охватывают целое, и одно не исключает другое. Искомые отношения позволят назвать себя, только когда мы в силах понять изменяющуюся реальность как “полную отнесенность к.../ в полном отличии от ...”. Так как оба эти отношения отличны друг от друга, не исключая друг друга, они в состоянии без проблем существовать одновременно. И только так присущи изменяющейся реальности сразу тождество и нетождество. Этим уже доказана ее сотворенность в смысле “полной отнесенности к.../ в полном отличии от ...”. Поскольку проблема наличествует в реальности, то реальность предназначена для ее единственно возможного решения. Наше понятие “полной отнесенности к.../ в полном отличии от ...” всеобщим и всеобъемлющим способом отвечает на вопрос, который ставит любой факт этого мира: как может существовать единство противоположностей, высказанное непротиворечиво и истинно. Тождество в нетождестве обосновано “полной отнесенностью к... / в полном отличии от ...”, в то время как нетождество в тождестве обосновано “полным отличием от ... / в полной отнесенности к ...” .

“Своеобразие” этого доказательства в том, что, с одной стороны, оно относится к любому земному факту. Каждый факт нашего мира сотворен. Но, с другой стороны, сотворенное бытие есть положение вещей, которым можно охарактеризовать исключительно отношение к Богу. Сотворенное бытие отличается от любого соотношения земных реальностей. Земные реальности всегда взаимосвязаны между собой, причем их зависимость и автономность обратно пропорциональны. Однако самостоятельность сотворенного полностью тождественна с его зависимостью от Бога. Оттого сотворенность не отражает себя наглядно во внутриземных отношениях, например, в отношении причины и следствия. Она единственна в своем роде.

Наше доказательство сотворенности, несомненно, кажется предельно абстрактным. Но это даже является надлежащим и необходимым. Потому что нельзя связывать ложных ожиданий с “природным познанием Бога”. Высказывание, что Бог есть Тот, ”без Которого нет ничего”, само по себе еще никоим образом не действует благотворно. Из него одного не следует, что возможно иметь также единство с Богом. Да, возникает даже проблема, как вообще можно рационально говорить о “Слове Божием”. Ведь мир кажется открытым в полностью одностороннем отношении к Богу. Тогда необходимо спросить, как же, кроме того, может быть высказано отношение Бога к миру. Прежде всего общность с Богом должна показаться просто невозможной. То, что Бог сообщает о Себе нам, во всяком случае, само собой разумеется, не в тривиальном смысле, будто мы сами понимаем это сразу без проблем. Напротив, только сама христианская весть ответит на вопрос, как можно осмысленно говорить о “Слове Божием”.

Боже, наш Творец,

вся реальность мира нашего

обязана Тебе и на Тебя указывает.

Во всем мы познаем отражение

Твоей славы,

что превосходит все понимание.

Нам, Господи, даруй,

чтоб мы Тебя превозносили,

своею жизнию творили

Тебе хвалу.

Об этом молимся через Христа, Господа нашего.

Во Имя Отца и Сына и Святого Духа

“Все, что есть или имеет Отец,

Он имеет не от другого,

но от Себя,

Он есть Первоначало без Первоначала;

все, что есть или имеет Сын,

Он имеет от Отца,

Он есть Первоначало от Первоначала;

все, что есть или имеет Святой Дух,

Он имеет от Отца и Сына;

однако Отец и Сын

не есть два Первоначала Духа Святого,

но единственное Первоначало,

как Отец и Сын и Святой Дух

не три Первоначала,

но единственное Первоначало творения.”

Флорентийский собор 1442 (DS 1331)

Почему мы говорим о Триединстве Бога

“Я крещу тебя во Имя Отца и Сына и Святого Духа.” Так гласит формула крещения, которая сделает нас христианами. Мы крещены в Триедином Боге. Это наша основная тайна веры. Но можно ли понять эту тайну веры?

Много лет назад мне довелось прочитать дневник одной молодой женщины, который она вела с момента рождения своего первого ребенка. В одной из записей - мальчику было уже два с половиной года - она рассказывает о маленьком путешествии, в которое взяла его с собой. Она едет в Берлин на день рождения своей матери, бабушки ребенка. На вокзале покупает нежнейший букет роз. Подходит с мальчиком к квартире бабушки и усаживает его с цветами перед дверью. Затем звонит и отступает немного в сторону. Слышатся шаги бабушки; когда она открывает, то видит перед собой только маленького внука. Со словом “Вот!” и - как сохранил дневник - с несколько упрямым выражением лица, он протягивает ей цветы.

Бабушка пережила неповторимую радость. Уже тридцать лет спустя она тоже рассказала мне о том дне. Сделанное ребенком много больше, чем он сам ясно осознавал. То, что он вручил ей букет цветов, стало для бабушки вновь открытым выражением любви, которая всегда существовала между его матерью и ею. Обе были с давних пор словно одно сердце и одна душа. Дитя, принятое в любовь взрослых, участвовало в ней.

Как я сказал, эту историю я прочитал много лет назад, в детстве. Когда я позднее изучал теологию, она однажды приобрела для меня большое значение. Превратилась для меня в образ нашего отношения к Богу. Это произошло так.

В начале богословского курса изучают и философию. Пытаются отчитаться перед разумом в том, что обозначает слово “Бог” в вести о “Слове Божием”. Говорить о Боге, в сущности, означает взорвать границы языка и обыденного мышления. Потому что, согласно христианской традиции, слово “Бог” подразумевает действительность по ту сторону всего человеческого опыта и по ту сторону наших понятий. Это значит: Бог “непостижим”. Он не просто лишь так называемая “высочайшая сущность”, сверх которой нельзя ничего более высокого себе представить, но которая все-таки подходит под наши понятия. Напротив, Бог превосходит все, о чем можно вообще помыслить. Подобное утверждение сначала может прозвучать как логическое противоречие.

Итак, то, что превышает мышление, и не может быть больше осмыслено, все же должно быть осмыслено? На самом деле это возможно вот в каком значении: хотя Сам Бог не подходит под наши понятия, но мы способны уразуметь собственную сотворенную зависимость от Него. Христианская традиция дает определение “Бога” благодаря тому, что понимает мир как Его творение. Она определяет Бога не через Него Самого, а через высказывание, что без Него ничто иное быть не в состоянии. Бог есть Тот, “без Которого нет ничего”. Мы понимаем о Боге всегда только отличное от Него, на Него указующее. Когда мы называем Бога “действительным” или говорим, что Он “существует”, то употребляем слова “действительный” и “существовать” только в аналогичном, “указательном” смысле. Сам Бог не подходит под такие понятия, Он несравненно выше их.

Нам, людям, очень трудно мириться с подобным раскрытием границ языка. Мы бы предпочли думать о Боге только как о Сущем наряду со всем существующим. Мы хотим расположить Его в горизонте нашего представления о бытии, вместо того, чтобы, наоборот, дать открыть себе горизонт. Или, по меньшей мере, вообще пытаемся отождествить Его с бытием. Потому что тогда не нужно было бы взрывать границы языка. Хотя Бог не был бы непосредственно предметом нашего опыта, но мы бы узнали Его как горизонт каждого отдельного опыта.

Христианская весть противоречит подобному принятию желаемого за действительное. Для нее Бог обитает в столь “неприступном свете”, что никто никогда не мог увидеть либо узнать Его (ср. 1Тим. 6, 16). Правда, христианская весть провозглашает единство с Богом через Иисуса Христа, Сына Божия, но как это имеется в виду, можно понять, если только мы сначала осмыслим, что никогда недостаточно ничего сотворенного, чтобы привести нас к единству с Богом.

Такая речь об абсолютности Божией действительно имеет в себе что-то пугающее. В сущности, она означает: общность с Богом - прежде всего совсем другое, чем очевидное событие. Потому что ни сотворенного качества и, тем самым также, никакого большого усилия или достижения никогда недостаточно, чтобы привести нас к единству с Богом. Мир в своей автономности полностью раскрывается именно в том, что без Бога он быть не может. Но, как раз поэтому данное отношение не взаимно; этим оно отличается от любого отношения друг к другу земных фактов. В пределах мира каждой зависимости соответствует контр-зависимость. Однако зависимость творения от Бога, будучи полной, является совершенно односторонним отношением. Мир, в свою очередь, никогда не может быть определяющим конечным пределом отношения Бога к нему.

Это ясное понимание стало для меня результатом философского курса. Когда затем я дошел до собственно богословского курса, то должен был сначала пережить противоположный опыт. Там говорилось, как о самом естественном, об Откровении Божием, о Его спасительном действии и союзе с нами, людьми. Казалось, совсем без проблем - говорить о “Слове Божием”; в конце концов, ведь также в Библии повторяется снова и снова: “И сказал Господь”. Но одновременно должен быть Бог в неприступном свете и по ту сторону всего человеческого опыта? Я пришел к одному из моих профессоров и сказал ему: “Я никак не могу соотнести: с одной стороны, абсолютность Божия, превосходящая понимание, а с другой стороны, утверждение, что Он откроется нам, и отныне мы имели бы единство с Ним.”

Тогда я получил ответ, который не удовлетворил меня. Упомянутый профессор сказал: “Вы можете спокойно забыть вашу философию. Речь о превышающей все абсолютности и неизменности Божией возникла в дохристианском мышлении древних греков. На этом нельзя попасть впросак. Подобные абстрактные умозрения не имеют ничего общего с христианской верой. Напротив, мы веруем в Бога динамичного, исторически действующего и постоянно изменяющегося. Впрочем, Вы тоже никогда не проповедуйте об абсолютности Божией.”

Все же, так легко я не мог примириться. Разве это на самом деле столь естественно, что мы, люди, имеем единство с Богом? Как, собственно, наше преходящее слово, исчезающее, словно дуновение ветра, должно суметь достичь вечного Бога? Мы говорим, что Бог обращен к нам с любовью. Но как раз этим не подвержен ли Он изменению и такой же бренности, которые характерны для нас как творений? И не говорит ли, напротив, сама христианская весть, что у Бога нет даже “тени перемены” (ср. Иак 1, 17)?

И здесь-то мне пришла на ум ранее рассказанная история из дневника молодой матери. Этот рассказ помог мне найти лучший ответ.

Почему, в сущности, в христианской вести о Боге говорится как об Отце, Сыне и Святом Духе? Очевидно, потому, что единство нас, людей, с Богом только так выразимо, что мы приняты в вечную любовь Бога к Богу, Отца к Сыну. Эта любовь есть Сам Бог, Святой Дух.

Мы находимся по отношению к Богу в той же ситуации, что и маленький мальчик с букетом цветов и своим “Вот!”. Он даже не умеет еще правильно говорить. Сам он не мог бы сразу вступить в диалог со взрослым. Но он принят в диалог, существующий уже до него. То же говорим мы, христиане, что мы приняты в отношение Отца к Сыну. Бог слышит ныне в нашей молитве голос Своего Собственного Сына, стоящего пред Собой от вечности.

Именно это, действительно, сказано в Священном Писании. Павел пишет в Послании к Галатам: “А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!” (Гал 4, 6). Совсем похоже пишет Павел и в Послании к Римлянам: “Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: “Авва, Отче!” (Рим 8, 15). Итак, мы приняты в любовь Отца к Сыну, которая есть Святой Дух.

На Тайной вечере Иисус молится, чтобы любовь, которой Отец возлюбил Его “прежде основания мира”, была в Его учениках (ср. Ин 17, 24.26). Мир должен познать, что Отец возлюбил учеников, как возлюбил Его (ср. Ин 17, 23).

Согласно Евангелию от Матфея, Иисус молился: “Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам. Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение. Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына и кому Сын хочет открыть” (Мф 11, 25-27).

Считается так: Отец нас любит любовью, которая не имеет свою меру в нас и вообще ни в чем сотворенном. Наоборот, она от вечности есть любовь к Своему, стоящему пред Собою, божественному Лицу, к Сыну. То, что мы приняты в эту любовь, может открыться нам только через вочеловечение Сына, и мы можем узнать это только в вере, как исполненности Святого Духа. Можно полагаться на эту любовь Божию в жизни и смерти, потому что она ни в чем сотворенном не имеет свою меру или предел. И мы отвечаем Отцу любовью, которая является не только нашей собственной, но исходит прежде от Его Сына. Поэтому мы можем быть уверены, что достигнем Бога в нашей молитве.

Мы молимся с Сыном в Святом Духе к Отцу. Отец, Сын и Святой Дух суть три несходные между Собою Лица и, все же, единый Бог. Это называется “Тайной веры”. Конечно, с нею нельзя связывать совершенно ошибочное представление о загадке, о чем-то непонятном или о логической трудности.

Наоборот, под “тайной веры” понимается истина абсолютно простая, понятная и непротиворечивая, однако мы нуждаемся в том, чтобы получить ее высказанной. Потому что нельзя прочесть ее в чем-либо сотворенном. И можно познать ее как истинную только в вере, как исполненности Святого Духа. Тогда как загадка разрешима, тайна остается навсегда. Она остается в том, что, во-первых, мы должны получить ее сказанной и, во-вторых, только в вере можно познать ее как истинную.

Сотворенность мира заключается точно в границах, полагающихся его бытию, и поэтому прямо в них прочитываема. Но то, что Бог нас, людей, принимает с любовью, которая не имеет свою меру в нас самих, в мире прочесть невозможно. Это воспринимается только через слово христианской вести и только в вере.

Можно ли понять Триединство Бога

Все-таки считается, что трудно понять, как три отличные друг от друга Лица могут быть единым Богом. Я хотел бы попытаться ответить на это. Для нас, людей, быть личностью означает, что мы принадлежим самим себе. Мы имеем опыт самих себя, что в самосознании мы осознаем себя присутствующими и узнаем о себе; мы можем располагать собой и этим принадлежим себе. Подобное отношение нашей реальности к себе самой обозначается понятием “само-отнесенность”. Указательно мы можем теперь также высказывать о Боге, что Он принадлежит Себе Самому. Быть личностью у Бога означает также “Само-отнесенность”.

Согласно христианской вести, Бог принадлежит Себе Самому в первой Само-отнесенности и является, таким образом, Лицом первым, без происхождения. Следовательно, имеется первое, непосредственное отношение реальности Божией к себе самой.

Мы говорим далее, что реальность Божия находится еще во втором, таком же вечном отношении к себе самой. Эта вторая Само-отнесенность Божия предполагает первую и опосредствована через нее. Мы называем эту вторую Само-отнесенность Божию “Сыном” и обозначаем через Него первую Само-отнесенность Божию как Его “Отца”.

Как о третьей, завершающей окружности, мы говорим о третьей Само-отнесенности Божией, опосредованной двумя первыми. Мы называем Его “Святым Духом”. Он есть любовь между Отцом и Сыном. Как Лицо Он высказан потому, что тоже является совершенной, вечной Само-отнесенностью одной божественной реальности.

Эти три способа Само-отнесенности в Боге отличаются друг от друга тем, что Отец не имеет происхождения, Сын исходит от Отца, и Святой Дух есть Любовь между Отцом и Сыном. Но именно таким образом и Отец и Сын и Святой Дух всегда Один и Тот же Бог, и они образуют целое. Каждый раз это та же самая реальность Божия, которая обладает самою собою; на рисунке она изображается точкой, расположенной посередине.

Здесь можно было бы начать также христианский диалог с исламом. Именно чтобы сохранить абсолютность Божию при утверждении, что Бог милосердно обращен к нам, людям, мы молимся Одному и Единственному Богу как Отцу, Сыну и Святому Духу. Это позволяет нам уповать на любовь Божию, независимую ни от каких земных условий: мы приняты в любовь Отца к Сыну.

Возможно, лучшим сравнением для Триединства Бога станет последовательность местоимений “я - ты - мы”. Слово “я” уже изначально понятно само по себе. Но слово “ты” понятно, если только предполагают “я”. И следующее местоимение “мы” не обозначает лишь множественное число от “я”. Наоборот, оно предполагает “я” и “ты” и просто является их совместным бытием. Только в “мы” полностью познаваемы “я” и “ты” и их отношение друг к другу.

Прежде всего о первом Лице Божием можно говорить как о “я”. Оно дает начало, даже если не совсем понятно, еще прежде, чем мы узнаем о других Лицах. Никто не предшествует этому первому Лицу; оно, как говорит традиция, “без происхождения” (Флорентийский собор, DS 1331).

Но о втором Лице, “Сыне”, мы можем говорить, только когда предполагаем первое Лицо как “Отца”. Сын есть представшее пред Отцом божественное “Ты”. Он находится с Отцом не в отношении творения к Творцу. Он Сам - вторая божественная Само-отнесенность, но которая предполагает первую божественную Само-отнесенность, а именно - Отца. Как сказано в Символе веры, Он в Своем Божестве - “рожденный, несотворенный”. Это очень трудное для нас сегодня определение стремится выразить, что предстояние Сына Отцу является отношением не мира к Богу, но Бога к Богу.

И, наконец, “Святой Дух” в Боге подобен “мы” в личности. Это “мы” предполагает “Я” Отца и Сына, как пред Ним стоящее “Ты”. Святой Дух, как это “Мы”, - любовь между обоими, которая есть Сам Бог. Ибо Он тоже есть божественная Само-отнесенность.

Думаю, так мы можем говорить о трех Лицах в Боге без всякого логического затруднения. Познаваемо, что каждое из трех Лиц есть Само-отнесенность одной и той же божественной сущности, и все-таки они отличны друг от друга. Но говорить подобное имеет смысл, лишь когда понимают, что при этом речь идет о нашей собственной связи с Богом. Потому что это есть наша христианская вера: через Слово Иисусово нам открылось, что мы приняты в любовь Бога к Богу, Отца к Сыну, и Она есть Святой Дух. Ведь вера означает не что иное, как участие в божественном отношении Иисуса, исполненность Его Святого Духа.

Наша истинная связь с Богом могла открыться нам только в вочеловечении Сына. Оно состоит в том, что созданный Человек Иисус с первого мгновения Своего существования воспринят в Само-отнесенность второго Лица Божия. Иисус - истинный человек и истинный Бог. Поэтому веровать во Иисуса Христа означает, на основании Его Слова, с Ним и ради Него осознавать себя возлюбленным Богом. Во Иисусе мы узнаем о нашем участии в любви между Ним и Отцом, которая есть Дух Святый. С верою мы не живем более в страхе за себя, обычно являющимся причиной эгоизма и безответственности. Вера, как единство с Богом, обессиливает страх, связанный с неминуемостью смерти. Именно в этом наше спасение.

Боже, Отче наш,

Ты обитаешь в неприступном свете

и не ведаешь и тени перемены.

Ты принимаешь нас с любовью,

неиссякаемой и абсолютной,

которою от века Сына любишь.

Даруй нам через Слово Сына

Его Святого Духа нисхождение,

что принесет нам в этом мире

от страха за себя освобождение.

Об этом молимся через Христа, Господа нашего.

Веровать во Иисуса Христа как Сына Божия

“Как дал нам Сына Своего Господь,

в том есть единственное Слово к нам,

и нет иного у Него.

В одном и сразу обо всем

Бог нам сказал,

и больше говорить Ему не нужно.

И потому, кто Бога испросить теперь хотел бы

и жаждал бы видения иль откровения,

не просто глупость совершил бы,

но Бога оскорбил,

Ибо, свой обращая взор

не всецело на Сына Божиего,

стремится к новому

или к иному расположен.”

Иоанн от Креста, Восхождение на гору Кармель, кн. 2, гл. 22, 3. 5

Сравнительно недавно рассчитанный на внешний эффект заголовок одного иллюстрированного журнала гласил: “Иисус был Бог?” Тогда Иисус должен обладать невероятными свойствами сверхчеловека. Его нужно было бы вообразить себе подобно тому, как древние греки представляли сыновей Зевса. Он стал бы “нашим человеком из потустороннего мира”, богом, скрывшимся в человеческом образе. Сочинителю статьи при помощи таких подтасовок легко высмеять наивность верующих христиан.

Но из иронии и недоразумений тоже можно извлечь урок. Христианам нельзя ограничиться просто утверждением, что Иисус - Сын Божий. Они должны суметь объяснить, как это следует понимать. Означает ли сказанное, что Иисус высоко, как небо от земли, и Ему надлежит приписывать “сверхчеловеческие способности”? Спросим: что обозначает Богосыновство Иисуса (I)? Как совместимо оно с Его истинным человечеством (II)? И как Иисус мог быть уверен в Своем Богосыновстве (III)?

I. Богосыновство Иисуса

О Богосыновстве Иисуса можно осмысленно говорить, лишь когда правильно понимают значение слова “Бог”. Не нужно представлять себе так называемую “высочайшую сущность”, которая, однако, снова является лишь частью мира. Христианская весть определяет значение слова “Бог” тем, что она высказывает всю реальность нашего мира как “сотворенную из ничего”: во всем, в чем наш мир отличается от ничто, он раскрывается, несомненно, в “полной отнесенности к ... / в полном отличии от ...”. Не подходящий под наши понятия конечный предел такой отнесенности мы называем “Богом”.

Сотворенное бытие, как полная и односторонняя отнесенность к Богу, еще не означает единство с Ним. Так мы узнаем о Боге всегда только от Него отличное, на Него указующее, а именно - сотворенный мир. В сущности, мы узнаем в мире Бога только в способе Его “отсутствия”. Во всяком случае, Сам Он не встречается как часть мира. Но Бог творит вселенную как целое и все отдельное в ней: нет ничего, что может быть без Него. Именно все в присущем ему своеобразии полностью к Нему относится. И как раз из-за этой, прежде всего односторонней отнесенности всей реальности к Богу, невозможно только ею обосновать общность с Богом. Христианская весть провозглашает, что сверх односторонней отнесенности мира к Богу также имеется отношение Бога к нам. Но такое отношение только тогда выражаемо без противоречия к абсолютности Божией, когда оно есть Сам Бог и раньше мира существует от вечности. Провозглашенное христианской вестью отношение Бога к миру первоначально есть отношение Бога к Богу, а именно - Отца к Сыну, в которое приняты мы. Бог любит нас любовью, не имеющей меру ни в чем сотворенном, она вечна и безусловна. Эта любовь как любовь между Отцом и Сыном есть Сам Бог, Святой Дух.

Но как раз потому, что любовь Божия к нам не имеет меру в нас самих, да и вообще ни в чем сотворенном, мы также не можем прочесть ее в себе или в каком-то ином создании. Мы не в силах познать ее, погрузившись в глубины своей души. Она осталась бы сокрытой от нас, если б не была высказана как добавление к нашей собственной реальности. В христианской вести нам провозглашена эта любовь Божия. Христианская весть понимает себя как открытую любовь Божию, как Его нежное внимание к нам. Христианская весть объясняет собственное возникновение, говоря: Сын Божий стал человеком, чтобы удостоверить любовь Божию в человеческом слове. Через единство с Богом мы будем избавлены от власти страха за себя.

Христианская весть указывает на Иисуса из Назарета как на свое Первоначало. Он возвестил нам, что мы приняты в любовь Отца к Нему, которая безусловна. Если эта весть должна быть истинной, тогда она предполагает, что Тот, от Кого она первоначально исходит, Сам есть возлюбленный Сын Божий.

Поэтому веровать во Иисуса как Сына Божия означает, исходя из Его Слова, осознать себя надежным образом возлюбленным Богом, именно любовью, с Которой Бог от вечности обращен к Сыну. Эта любовь не может иметь свою меру в сотворенном человечестве Иисуса, но только в том, что Он - Сын Божий от вечности. Сын Божий принял во Иисусе человеческую природу. Отношение божественной реальности к человечеству Иисуса есть существующая от вечности божественная Само-отнесенность Сына. В эту божественную Само-отнесенность принята человеческая Само-отнесенность Иисуса. Ибо божественная Само-отнесенность всеобъемлюща, она составляет личность Иисуса.

Веровать во Иисуса как Сына Божия в то же время означает во Имя Иисуса осознавать себя возлюбленным Богом. Поэтому все, во что мы веруем, должно иметь отношение к нам самим, должно дать понять себя как наше собственное спасение. Этим мы не полагаем себя мерой Откровения. Ибо мы веруем, что любовь Божия к нам как раз не в нас имеет свою меру, но она - вечная любовь Божия к Богу, Отца к Сыну, в Которую мы приняты.

О Богосыновстве Иисуса действительно в смысле христианской вести говорят лишь тогда, когда понимают, что при этом речь идет не единственно только о Нем, но, одновременно также, о нашей собственной связи с Богом. Богосыновство Иисуса познаваемо лишь в той вере, которая сама уже есть исполненность Святого Духа. Поэтому у Павла сказано: “И никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым” (1 Кор 12, 3).

Оттого невозможно, так сказать, чисто объективно говорить о Богосыновстве Иисуса, как можно, например, рассуждать объективно о существовании Австралии, которое не имеет отношения к самому человеку. О Богосыновстве Иисуса в Его действительном смысле можно говорить только так, что через Него и с Ним осознают себя безусловно возлюбленными Богом. Естественно, это не значит, что тогда, напротив, речь идет о чисто субъективном понимании верующего. Ибо, хотя Иисус только в вере познан как Сын Божий, Он становится Сыном Божиим не через одну лишь веру.

Спросим еще раз: итак, Иисус высоко над нами, как небо от земли? В Евангелии от Иоанна имеется текст, вызывающий недоумение, в котором как будто полностью “преуменьшается” право Богосыновства Иисуса, со ссылкой на Псалом 82, 6:

“Тут опять Иудеи схватили каменья, чтобы побить Его. Иисус отвечал им: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями? Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом. Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: “Я сказал: вы боги”? Если Он назвал богами тех, к которым было Слово Божие, и не может нарушиться Писание: Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: “богохульствуешь”, потому что Я сказал: “Я Сын Божий” ? “ (Ин 10, 31-36).

На самом деле в этом тексте “не преуменьшается” право Иисусово, просто другие люди “поднимаются” на Его высоту. Где бы Бог ни обращался к людям, преисполненный любви, и где бы ни направлял к ним Свое Слово, там они воистину участвуют в отношении Сына к Отцу. Уверенность Израиля, что он будет принят в завет с Богом, становится полностью понятной только в возвещении Иисусовом: человечество, каждый отдельный человек вместе со своими ближними приняты в любовь Отца к Сыну. Иного единства людей с Богом быть не может.

Если бы мы захотели поставить вопрос, кого Бог любит больше, Иисуса Христа как Своего Собственного Сына или других людей, то мы должны были бы ответить: Бог не имеет другой любви, кроме одной, вечной и безусловной, с которой Он обращен к Своему Собственному Сыну; и эта любовь вместила также нас. На нее уповаем в жизни и смерти.

Великие Соборы ранней Церкви не ставили иной цели, нежели, как разрешить от ложных толкований это основное понимание и сберечь его, не допуская отклонений. Ошибочно защищая исключительность и абсолютность Божию, ариане, к примеру, видели в Христе только величайшее создание Божие. Они учили, как и Свидетели Иеговы сегодня, что Христос - лишь сотворенный Сын Божий и никоим образом не единосущен с Ним. Но в 325 году 1-й Никейский собор объявлял: одного создания недостаточно, чтобы открыть людям единство с Богом. Только тогда есть смысл обратиться к Иисусу и участвовать в Его отношении к Богу, если Бог любит Его не по созданной мере, но божественно, потому - вечно и безусловно. Такое возлюбленное от вечности бытие составляет, согласно Собору, личность Иисуса, Его истинное Богосыновство.

II. Божество и человечество Иисуса

Все-таки как можно согласовать вечное Богосыновство с историческим человеком? До сих пор и, вероятно, навсегда самый ясный ответ на этот вопрос дал Халкидонский собор в 451 году: для понимания Богосыновства Иисуса решающим критерием является Его истинное человечество. Иисус “подобный нам во всем, кроме греха” (ср. Евр 4, 15). Сказанное ясным языком, это означает: не сверхчеловеческой силою отличается от нас Иисус. Его Богосыновство отражается на Его человечестве единственно таким образом, что Он не живет в страхе за Себя; Он может и других людей освободить от власти того страха за самих себя, который обычно есть корень всякого зла, всей жестокости. Согласно Халкидонскому собору, в этом состоит настоящее чудо, с которым мы через явление Иисусово сопоставлены. Тогда как безгрешность Иисусова - условие нашего искупления, наше ежедневное преодоление греха - следствие нашего искупления через Него.

Поэтому в догматической формуле, кажущейся, на первый взгляд, очень абстрактной, этот Собор выдвигает основной критический принцип для истолкования всего Нового завета: Иисус Христос как Сын Божий есть истинный Бог и истинный человек, неслитно и нераздельно. Смысл формулы зависит от понятий “неслитно и нераздельно”. Халкидонский собор подразумевает под выражением “неслитно и нераздельно “ не туманный, уже более не высказываемый позитивно компромисс между двумя ложными крайностями слияния или разделения, но принципиальную альтернативу этому.

“Неслитно” обозначает: Божество Иисуса отлично от Его человечества. Одно не есть другое. Нет никакого тождества Божества и человечества. Потому Его Богосыновство доступно не обычному восприятию, но только вере, как исполненности Святого Духа.

И “нераздельно” означает: высказывание веры о Его Божестве и нашем участии в Его отношении к Богу должно действительно относиться к человеку Иисусу как к историческому человеку: Божество связано с человечеством Иисуса.

То, что соединяет Божество и человечество Иисуса, есть Его божественная личность. Человечество Иисуса принято в отношение божественной реальности к Себе Самой, которую мы называем Сыном. Потому говорят об ипостасном единении. “Hypostasis” - греческое слово для обозначения личности.

То же самое можно уяснить себе в строении христианской вести. Факт, что имеется христианская весть и она выдвигает определенное утверждение, доступен каждому даже без веры. В этом она сопоставима с истинным человечеством Иисуса, которое и Пилат мог признать без усилия. Напротив, истина утверждения, а именно ее божественность, доступна лишь вере. В этом она соответствует истинному Божеству Иисуса.

Между словом и человечеством существует у Иисуса данное соответствие: слово христианской вести встречается в слышимых звуках, физически делимых и измеримых; в этом отношении оно соответствует телесности человека Иисуса. Но, одновременно, это слово имеет целостный и лишь духовно постигаемый смысл; так выражается духовность человека Иисуса. Если говорить традиционно, Его человечество состоит, как и у каждого человека, из тела и души. На этом уровне непознаваемо ничего, что выходит за пределы исторически возможного. Но истину утверждения христианской вести, что она есть преисполненное любви внимание Божие к нам, можно познать только в вере. В одной лишь вере мы уверены в том, что приняты в любовь Отца к Сыну. В этой ее божественной и только вере доступной истине христианская весть отвечает личности Иисуса, а именно - Его Богосыновству. Перед нашим разумом данная истина удостоверяет себя только благодаря тому, что все возражения против нее оказываются необоснованными и произвольными. Поскольку христианская весть может ответить на все возражения, она соответствует нашему разуму, не позволяя, однако, сводить себя к разуму.

III. Собственная уверенность Иисусова

Мы знаем о нашем единстве с Богом благодаря Слову Иисусову, которое, переданное другими людьми, дошло до нас. Так для нас вера приходит от слышания. Естественно, тогда возникает вопрос, как же Сам человек Иисус мог быть уверен в Своем Богосыновстве? На подобный вопрос мы в состоянии дать ответ, когда смотрим на Иисуса не как на обособленного, самого по себе, а узнаем Его как “человека для других”.

Весть Иисусова была в том, что в единстве с Богом мы не должны более жить в заботе о себе, но можем жить бескорыстно для других. Со Своей вестью Он убедился на Собственном опыте: в конечном счете от Его свидетельства нельзя уклониться, не впадая в произвол. Евангелие от Марка (3, 1-6) дает впечатляющий пример такого произвола:

“И пришел опять в синагогу. Там был человек, имевший иссохшую руку. И наблюдали за Ним, не исцелит ли его в субботу, чтобы обвинить Его. Он же говорит человеку, имевшему иссохшую руку: стань на середину. А им говорит: должно ли в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти, или погубить? Но они молчали. И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул; и стала рука его здорова, как другая. Фарисеи, выйдя, немедленно составили с иродианами совещание против Него, как бы погубить Его.”

Противники Иисуса хотят прикрыться тем, что “кто-то” говорит. Они отказываются от своего разума и не отвечают на Его вопрос. Иисус смотрит на каждого; каждый спрошен согласно собственной совести. Но остается у стены молчания. В Евангелии от Иоанна Иисус говорит о своих противниках: “Возненавидели Меня напрасно” (Ин 15, 25). Для противников не против субботы - принять решение убить Иисуса.

Если не уклонялись произвольно от Слова Иисусова, то “должны” были прийти к вере. Это явилось также для Самого Иисуса заранее определенным положением вещей, которое Он не смог бы установить благодаря Собственному измышлению. Тот же Бог, посланным Которым Он осознавал Себя, свершился в совести других людей. Иисус скажет в Евангелии от Иоанна: “Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня” (Ин 6, 44). Его уверенность подтверждает не только факт, что Иисус находит сторонников, но способ, как Он их обретает. Благодаря этому заранее установленному в реальности положению вещей отличается уверенность Иисусова - и для Него Самого - от одного лишь субъективного представления. Человек Иисус познает Свою связь с Отцом в том, как Отец “дает” Ему других людей (ср. Ин 17, 2).

При этом даже Сам Иисус является “учеником”. Однажды Ему встречается языческая женщина из Сиро-Финикии (ср. Мф 15, 21-28). Она умоляет Его помочь своей больной дочери. Иисус отвечает: “Я послан только к погибшим овцам дома Израилева”. На свою повторную просьбу она получает резкий ответ: “Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.” Женщина возражает: “Так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их.” Иисус должен был познать в сотворенной Богом вере этой женщины, что Израиль Божий простирается дальше, чем земной Израиль. К Израилю Божию принадлежим и мы.

Господи Иисусе Христе,

Ты Сын Божий от вечности.

И послан в мир Отцом,

приняв нашу природу человеческую,

чтоб мы познали через Твое Слово

как мы в Его любовь к Тебе приняты.

Жить помоги нам

из Твоей уверенности

и Твою преданность другим людям разделить.

Ибо Ты Святым крестом Твоим искупил мир

“Истинно, будто Бог говорил бы из человечности:

Я есть чистое, простое благо;

так могу я только добро

хотеть, желать, позволить, делать, давать.

Мне следует воздать тебе за твое преступление и твою злость

и Я должен это делать по-доброму,

ибо Я есть и не имею иного.”

“Der Franckforter”, Theologia deutsch, гл. 33

Что означает “искупление”?

Однажды в церковной газете я нашел странное объявление. Речь шла о том, чтобы привлечь внимание к детям: “Отдайте вашу безраздельную жертву поста ради пастырской деятельности с детьми в диаспоре.” Пояснялось это так: “Мы отказываемся во время поста от дозволенных вещей, так как через это хотим достичь награды Божией - Его любви сейчас и затем, в будущем, вечного блаженства.” Далее говорилось: “Еще другого добьемся мы нашей добровольной жертвой поста. Тем самым мы поможем детям в трудном положении веры диаспоры.”

Это в самом деле правда, что мы добьемся любви Божией только через наше достижение? Тогда на Бога можно было бы полагаться не больше, чем на самих себя. Как в таком случае мы должны полагаться на Бога безусловно и во всем? Напротив, если исходить из подобной точки зрения, мы действительно были бы покинуты Богом.

Правда, в истории христианства снова и снова возникало представление, что нужно настроить Бога на милостивый лад через какое-то страдание, причиняемое самим себе. Для этого просто ссылались на библейское понятие “самоотречения”. Разве не говорится у Луки: “Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною” (Лк 9, 23).

Следует ли понимать крест Иисусов также как форму самоистязания? От Средневековья до нашего времени широкое распространение получило следующее учение: через грех человека Бог оскорблен в Своей чести. Потому что оскорбление, нанесенное бесконечному Богу, тоже бесконечно. Его можно загладить лишь в случае, если со стороны человека будет принесена жертва бесконечной ценности. Но люди в своей конечности сами неспособны на это. С другой стороны, из оснований справедливости Бог не может отречься от искупления вины. Поэтому Сам Сын Божий стал человеком, чтобы принести Отцу столь бесконечную жертву, единственно благодаря которой Он мог снова примириться в Своем праведном гневе.

Если это представление соответствовало бы действительности, тогда Иисус точно также мог бы броситься со скалы. Так нужно понимать крест Иисусов? Речь шла лишь о том, чтобы каким-нибудь способом умереть? В этом состоит жертва Иисусова? Более всего подражают Иисусу, причиняя себе страдание, например, занимаясь самобичеванием? Нельзя отрицать, что в истории христианства подобные воззрения были даже у святых. Но, к счастью, так понимаемое учение об искуплении не идет в сравнение с высказываниями Библии. На самом деле не Бога нужно настроить на другой лад, но мы должны отказаться от ложного понимания Бога. Павел пишет во Втором Послании к Коринфянам:

“Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое. Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения; потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения. Итак мы - посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом” (2Кор 5, 17-20).

Согласно Павлу, не Тот Бог, Чей гнев должна смягчить Ему принесенная жертва. Но Тот Бог, Который сбившегося с пути человека из любви приводит обратно домой. Бог послал своего Сына, чтобы - как действительно гласит это место в тексте - “просить” нас, дабы мы хотели дать высказать нам Его милосердие. Милосердие Божие обнимает весь мир. Кто верует во Иисуса Христа, уже знает это, и ему поручено рассказать другому. В этом состоит “служение примирения”: провозглашать всем “слово примирения”. Все должны стать освобожденными от иллюзии, что в конечном итоге они все делают своими силами и, тем самым, покинуты.

Не следует воспринимать авторитет этого провозглашения в форме приказа или угрозы, либо как решающее слово. Оно не одурачивает разум, подобно громкой пропаганде. Истинное христианское провозглашение совершается в форме простой просьбы, в которой подчиняют себя другому и не торопят его. Она обращается к пониманию и сердцу другого человека. Кто вынужден просить, - слаб и беден. Но дело, о котором здесь просят, - единство с Богом - богатство безмерное.

Необходимо ясно отдавать себе отчет, какое поразительное высказывание делает здесь Павел, когда он говорит: “От имени Христова просим: примиритесь с Богом.” В конечном счете, не мы просим Бога о Его прощении, а, наоборот, Сам Бог выступает в качестве просящего: хотим ли мы согласиться принять Его прощение? Не объясним ли крест единственно тем, что просьба Иисусова не была исполнена людьми? Распятие есть попытка людей устранить просьбу Иисусову. Крестная смерть Иисусова есть мученичество, которое следует из того, что Иисус был отвергнут людьми.

Безумие Креста

Здесь мне хотелось бы рассказать, как сам я пришел к такому пониманию креста. После войны, живя в Восточном Берлине, я посещал гимназию иезуитов имени Петра Канизия в Западном Берлине. Во время каникул некоторые из моих западно-берлинских одноклассников путешествовали по Западной Германии пешком или на велосипедах и часто встречали радушный прием в крестьянских усадьбах либо в домах священников. Когда, после каникул, вновь начались занятия, мы должны были сдать сочинение о нашем опыте. Наш учитель немецкого языка написал на доске тему: “Гостеприимство хозяина / Скромность гостя / Почетная форма обоих.” Насколько я помню, за все годы учебы это было самое слабое мое сочинение. Так как из Восточного Берлина подобные путешествия были тогда невозможны, то я и не имел соответствующего опыта. Но тема сохранилась в памяти, и спустя годы мне пришла мысль однажды скомбинировать различные возможности.

Если гость скромен и встречает приветливого хозяина, то оба вместе переживают счастливые часы. Но как быть хозяину, гостеприимством которого изрядно злоупотребляет нескромный гость? Или как чувствует себя скромный гость, который встречает нерадушного хозяина и выдворен потому, что беден? Не лучше ли в таком случае, когда гость тоже нескромен, и каждый печется о своем?

Есть одна пословица, как бы являющаяся обобщением всей истинной мудрости: “С друзьями и горе - полгоря, а радость - вдвойне.” Настоящее удовлетворение и истинное счастье люди, пожалуй, находят только в опыте такой общности, в опыте “мы”. Напротив, в позиции “каждый сам себе ближний” можно найти лишь мнимое удовлетворение.

Но чтобы достичь удовлетворения в “мы”, нужно быть готовым сделать первый шаг и стать беззащитным. В сравнении с этим не стоит большого труда в ответ на первый шаг другого сделать второй шаг. В Нагорной проповеди Иисус скажет об этом: “Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же поступают и язычники?” (Мф 5, 46-47).

Правда, когда готовы сделать первый шаг и относятся с доверием к другому человеку - рискуют. Можно разбиться о свободу другого. Он может злоупотребить оказанным ему доверием. И тогда дурно его использовать. В таком случае первый шаг, сделанный навстречу другому, ведет - если рассматривать по-житейски - в Ничто, к “кресту”. И все же единственный путь достичь удовлетворения в “мы” - взять на себя этот риск. Потому что, пока обе стороны готовы только, самое большее, ко второму шагу, это - как переговоры о разоружении: обычно они терпят неудачу из-за взаимного недоверия.

Христианское обоснование того, что можно взять на себя риск первого шага по отношению к другому человеку, заключается в том, что по отношению к Богу он всегда только второй шаг. “Да” Божие нам, людям, всегда предшествует нашему ответу. Мы отвечаем на “Да” Божие нам тем, что, со своей стороны, делаем первый шаг по отношению к другому человеку.

Смерть Христова как мученичество

Что было бы, если весть Христову восприняли бы все люди? Тогда не было бы креста. Но такое человечество, в котором Иисуса бы не отвергли, вовсе не было бы человечеством реальным, нуждающимся в искуплении. Иисус пришел к неискупленному человечеству, которое отвергло Его и все еще отвергает. Поэтому Иисус “должен” страдать. Зло сильнее, чем человек, также, чем человеческая природа Иисусова, но слабее, чем Бог. Бог в Своих страданиях Христовых сильнее действия всего зла.

Значит, совершенно необходимо сказать, что мы на самом деле искуплены через вочеловечение Сына Божия. Ибо через вочеловечение к нам пришло Слово Божие, Которое дает нам в жизни и в смерти уверенность единства с Богом. Но ради Своей вести Иисус должен был претерпеть мученическую смерть (ср. Откр 1, 5); и так мы искуплены через Его крест. Вочеловечение Сына Божия не ограничено началом жизни Иисусовой, более того, оно охватывает всю жизнь человека Иисуса от рождения до смерти.

В Евангелии от Иоанна говорит Иисус, один противостоящий Своим противникам: “Пославший Меня есть со Мною; Отец не оставил Меня одного” (Ин 8, 29). Укрытый в любви Отца, Иисус может взять на Себя риск разбиться о свободу других людей. Он подобен глубоко укорененному в почве, полному жизни дереву, которому, в отличие от “сухого дерева” (ср. Лк 23, 31), не повредит непогода. О том же говорит Первое Послание Иоанна: “В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши. Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга” (1Ин 4, 10-11). Наша вера относится к тому, что мы сами укрыты в любви Божией; и лишь из этого следует настоящее бескорыстие. Так как Бог сделал первый шаг по отношению к нам, мы, в сравнении с Ним, уже не идем на риск; и из этой уверенности мы, со своей стороны, способны к “предварительному достижению” первого шага по отношению к другому человеку. Наследование креста состоит в том, чтобы остаться верным этому первому шагу даже там, где нет ответной любви.

С особенной ясностью речь об этом идет в Первом Послании Петра: “Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо... Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его. Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал... Не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение” (1 Петр 2, 19. 21-23; 3, 9).

Отсюда можно также понять увещание Нагорной проповеди. Иисус учит: “А Я говорю вам: не противься злом. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую” (Мф 5, 39). Иное дело, если поступают несправедливо с другими людьми. Тогда нужно за них вступиться и защитить от несправедливости. Христианин может, несмотря на личное отсутствие власти, занять в государстве должность, назначение которой, в случае необходимости, также властью защитить людей от несправедливости (ср. Рим. 13, 4). В каждом случае употребить власть разрешено лишь последней возможной инстанцией, и только тогда, когда существует шанс суметь воспрепятствовать самовольной власти, соблюдая при этом соразмерность средств; не нужно сжигать целый квартал, чтобы обезвредить нескольких преступников.

Если речь идет исключительно о себе, всегда лучше допустить несправедливость по отношению к себе, чем воздавать злом за зло.

Итак, к христианской вере принадлежат не только из нее следующие действия во имя любви, но также готовность самому страдать от несправедливости и, тем самым, разорвать диавольский круг насилия и ответной силы. К этому относится христианское понятие “надежды”, которое в греческом Новом Завете называется также “hypomonй”, “выдерживать”.

Господи Иисусе Христе,

Своею жизнью Ты дал свидетельство нам любви Божией,

чтоб нас освободить от власти страха за себя.

Ты Своей миссии остался верен даже там,

где был отвергнут.

Ты был готов претерпевать несправедливость,

не воздавая злом.

Так Ты нам навсегда открыл возможность

жить из укрытости в Боге

и более нам не искать самим.

Позволь Твою благодать нам в том познать,

когда мы тоже не воздадим более злом за зло.

Мария и Иоанн под крестом

“О Господи, удостой, чтобы любовь и верность

в Тебе нас всех соединили,

чтоб длань и уста

Твое радушие всегда провозглашали.

По завершении времени место готовым

находим за твоим столом.”

Фридрих Шпитта, “В мире Твоем”; Gotteslob, L 473

Крест как первоначало Церкви

В замковой часовне южнонемецкого города Валлерштайна имеется средневековое алтарное изображение. Здесь изображен Христос Воскресший. В этой живописи есть нечто поразительное: рядом с Пасхальным Христом мы видим Марию и Иоанна.

В 19-ой главе Евангелия от Иоанна лишь говорится, что они стояли под крестом:

“При кресте Иисуса стояли Матерь Его, и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе.”

Средневековый художник указывал пасхально на воскресение. Откуда - так могли бы спросить - он имеет на это право? Первый ответ нам дает идущий сразу вслед раздел главы Евангелия от Иоанна. В нем сказано:

“После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду! Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его. Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух.”

“После того Иисус, зная, что уже все совершилось”: “после того”, дословно - “вслед за этим”, определенно, относится в Евангелии к рассказанному чуть ранее. “Зная” означает осознание Иисусом мессианской миссии; точно такое же выражение приводится в начале рассказа об омовении ног: “Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит...” (Ин 13, 3). В том, что только что сказано о Марии и ученике, Сам Иисус видит “все”, всю Свою миссию исполненной. “Уже”, отныне стало реальностью то, для чего Он пришел. Отныне исполнена не только одна из Его целей, но просто все. Согласно Его Собственному пониманию, Его жизнь и смерть имели этот единственный смысл. Иисус хотел осуществить то, что совершилось сейчас с Марией и учеником и совершится впредь.

Но что же такое единственное в своем роде совершилось здесь? Ведь Иисус только обращается к Своей Матери и поручает Ей считать ученика Своим сыном. И потом, после смерти Иисусовой, ученик должен заботиться о Марии как о собственной Матери. Что в этом такого необыкновенного? Каким образом через это должна быть исполнена вся миссия Иисусова? Попытаемся быть точными и внимательными к Слову Иисусову.

Сначала Иисус говорит Марии: “Жено! смотри, сын Твой.” В Священном Писании “смотри” обычно означает указание на что-то решающее. “Смотри” есть выражение Откровения. И Иисус обращается к Матери: “Жено!”. Это можно, вероятно, понимать как торжественное звание, подобно тому, как Он назвал Себя Самого: “Сыном Человеческим”. Иисус обращается к Своей Матери “Жено!” также во время брака в Кане Галилейской, когда Он превратил воду в вино. Мария сказала Ему, что у хозяев закончилось вино. Иисус ответил Ей: “ Жено, о каком вине говоришь Ты? Еще не пришел час Мой” (Ин 2, 4; дословно бы звучало: “Жено, что между Мною и Тобою?”; это выражение означает, что встают на совершенно иную точку зрения, чем собеседник). В Евангелии от Иоанна “час” Иисусов всегда час Его крестной смерти. Таким образом, в Своем ответе на просьбу Матери Иисус подразумевал другое Вино, Вино искупления. От этого Вина живет вера в Евхаристии.

Иисус Сам Сын Марии. Ныне Он называет ученика Ее Сыном. Тем самым Он хочет сказать, что ученик для Нее должен занять Его Собственное место. Кто Иисус для Марии, Тем ученик теперь также должен быть для Нее. Иными словами: ученик должен стать для Марии Христом. При этом ученик вовсе не назван по имени. Правда, традиция обычно видела в этом ученике самого Евангелиста Иоанна. Но в Евангелии от Иоанна об этом ученике всегда идет речь только как об “ученике, которого любил Иисус”. Потому что он, в сущности, олицетворяет каждого истинного ученика Иисусова. Он олицетворяет также каждого, кто верует сегодня во Иисуса Христа.

Иисус обращается к ученику лишь после того, как поставил его для Марии на Свое Собственное место. Теперь Он также говорит ему: “Смотри, Матерь твоя!” Все же, в действительности, Мария - Мать Иисусова. Но Кто Она для Иисуса, а именно - Мать, Тою отныне должна Она стать для ученика. Ученик должен так считать Ее своей Матерью, как она Мать Иисусова.

Ученик для Марии занял место Иисусово. И для ученика Мария так стала Матерью, как для Самого Иисуса.

Почему, когда это совершается, вся миссия Иисусова завершается, исполняется? Ответ: здесь люди приходят к точно такому отношению друг к другу, как они относятся к Иисусу или Иисус относится к ним. Они должны быть соединены друг с другом через Дух Иисусов: Святой Дух Один и Тот же во Иисусе и в них. И где осуществляется такая общность, там один для другого становится Христом.

Это не исключает, но всецело включает, что речь идет также о ежедневной заботе друг о друге и о труде друг с другом. Поэтому говорится, что ученик взял Марию к себе. Он принял Ее в свой дом. При этом речь идет об общности в быту. Но непосредственная основа именно этой их ежедневной общности в том, что они связаны друг с другом ради Иисуса.

Дословно переведенный текст звучит так: “Ученик принял Марию в свои.” Эта формулировка напоминает начало Евангелия от Иоанна. Там сказано о вочеловечении Сына Божия: “Пришел к своим, и свои Его не приняли” (Ин 1, 11). Они закрывают себе истинное единство с Богом и, тем самым, друг с другом. Но теперь, под крестом Иисусовым, начинается нечто новое. Теперь люди связаны друг с другом любовью, исполненной Духа Божия, Самого Бога.

Подумаем еще далее над текстом Евангелия от Иоанна. Иисус возгласил: “Жажду”. Для Евангелиста этот возглас, вероятно, не означает только, что Иисус страдал от ужасной жажды из-за потери крови. Это становится ясно, если мы сравним, что говорят другие Евангелисты.

“Боже мой! Боже мой! для чего Ты меня оставил?”

У Матфея и Марка Иисус молится на кресте началом Псалма 22: “Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?” По-древнееврейски это звучит: “Elн, Elн, lemб sabachtбni.” И Матфей, и Марк затем упоминают, что стоявшие там говорили: “Вот, Илию зовет.” Сначала это кажется загадочным. Разве можно столь легко перепутать слово “Elн - мой Бог” с именем Илии?

Здесь поможет сопоставление переводов. Первое Послание к Коринфянам заканчивается молитвенным возгласом раннехристианской Церкви: “Marбna ta - наш Господь, приди!” “Marбna“ значит: “наш Господь”, и “ta” обозначает: “приди!”. Как звучал бы соответствующий призыв к Илии? Он мог состоять примерно из этих слов: “Elнya ta”. Что значит: “Илия, приди!”

Совсем похожее на “Elнya ta”, так могло быть услышано, если Иисус возгласил бы: “Elн attб - Ты Бог Мой”. “Elн attб - Ты Бог Мой” звучит для стоявших там как “Elнya ta - Илия, приди!” Иисус в удушьи на кресте, пожалуй, едва ли мог молиться длинным Псалмом. Но Он в силах исторгнуть этот возглас: “Elн attб - Ты Бог Мой!”

Что Он действительно возгласил так, исторически сначала только предположение. Но оно удивительным образом подтверждается. “Elн attб - Ты Бог мой” - этот кратчайший молитвенный призыв встречается в пяти Псалмах, в том числе как раз в трех Псалмах, которые Евангелисты привлекают для толкования последнего возгласа Иисусова. В Псалме 22, начинающемся “Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?”, в стихе 11 сказано: “от чрева матери моей Ты Бог мой.”

Лука приписывает Иисусу в качестве последнего слова: “Отче! в руки Твои предаю дух Мой” (Пс 31, 6). Это слово есть также в одном из пяти Псалмов, в которых оказывается “Elн attб - Ты Бог мой” : “А я на Тебя, Господи, уповаю; я говорю: Ты мой Бог” (Пс 31, 15).

Последующий из этих Псалмов - Псалом 63 - начинается так: “Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя.” Возникает впечатление, словно в Евангелии от Иоанна с “Жажду” Иисусовом процитирован этот Псалом. Ибо Он сказал это, и - “да сбудется Писание.” Вся жизнь Иисусова была жаждой исполнения Своей миссии. Он о том просил, чтобы люди, согласно воле Отца, в Его Духе были соединены друг с другом . И ныне это начинает совершаться.

Но какую цену заплатил Он? Символически это выражено в последующих стихах Евангелия. Смерть Иисусова как горькое уксусное питие, которое Ему подают. Вкусив уксуса, Иисус говорит: “Свершилось!” Преклоняет главу и предает дух.

На этом последнем предложении также необходимо остановиться. Раньше оно переводилось: “Он испустил дух.” В немецком языке данное выражение по небрежной привычке на протяжении веков стало равнозначащим “умиранию”. Только в новое время начали снова принимать во внимание дословный текст. В греческом подлиннике приведено совсем непривычное выражение. В светской греческой литературе того времени оно нигде не употребляется для названия умирания. Потому действительно дословно нужно перевести: “Он предал Свой дух.” Иисус отдает Свою жизнь в руки Отца. Но это в то же время означает: Он исполняет верующих Своим Святым Духом. Ибо Иисус именно в том послушен воле Отца, что Он отдает Свою жизнь за нас. В вере через Святого Духа мы соединены с Иисусом. Отныне действительно не в переносном, но в совершенно реальном смысле: “Ибо, где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них” (Мф 18, 20). Это также наш современный опыт воскресения Иисусова.

Новое единство

В Евангелии от Иоанна возношение Иисусово на кресте есть одновременно Его возношение в славу Божию. Веровать во Иисуса Христа как Сына Божия значит осознавать себя принятым Богом с любовью, с которой Бог от вечности обращен к Нему. Иисус возвестил нам, что любовь Божия к миру не имеет свою меру ни в чем сотворенном. Наоборот, она вечна и безусловна. Согласно вести Иисусовой, Бог любит мир той же самой любовью, которой Он, как Отец, от вечности любит Своего Собственного Сына. В эту любовь Божию к Богу приняты мы, люди. И иной способ единства с Богом был бы вовсе невозможен. Ибо ни одно сотворенное свойство не может основать единство с Богом. Единство с Богом может существовать только в Святом Духе.

Если личность Иисуса заключается в Его Богосыновстве, тогда должно это также означать, что смерть над Ним невластна. Пред лицом смерти Его Богосыновство означает воскресение и жизнь вечную. Пред лицом смерти Его воскресение тождественно Его Богосыновству.

С точки зрения Евангелия от Иоанна, крестная смерть Иисусова есть также уже сошествие Святого Духа. Поэтому Отцы Церкви учили: единство верующих имеет свое первоначало в кресте Иисусовом. Иисус основал Церковь, передав верующим Своего Святого Духа.

Повсюду там есть Церковь в смысле веры, где люди через Слово, переданное со времени Иисусова, имеют Его Духа и из Него живут. Церковь там, где Святой Дух Один и Тот же в Христе и в христианах.

Такая вера как исполненность Святого Духа приводит людей к единству, которое не остается ограниченным верой. Святой Дух, Который в Боге есть “мы” в личности, хочет также одухотворить наше человеческое “мы”. Поэтому христианская вера только тогда понятна и проникает в сердце, когда любовь является ее необходимым плодом. То, что ученик Марию “с этого времени взял к себе”, наглядно показывает, чем Церковь действительно могла бы быть. Мало иметь единство друг с другом лишь в вере. В таком случае мы получили бы весть веры, словно в закрытом конверте. Этим одним она еще недоступна пониманию.

Напротив, действительно верующие - люди, проявляющие интерес друг к другу и в будничной жизни. Павел описывает такую человечность словами: “Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими” (Рим 12, 15).

Веровать - значит осознавать себя надежным способом возлюбленным Богом. Это уверенность, постоянная в жизни и смерти. Поэтому вера освобождает людей от власти страха за себя, который обычно является прямой причиной бесчеловечности. Кто осознает себя возлюбленным Богом, - и, тем самым, надежно - более не живет в страхе за себя. Он имеет уверенность, которая сильнее, чем весь страх. Такая вера делает способным к тому, чтобы поставить себя в ситуацию другого и всем сердцем сочувствовать ему. Согласно нашей вере, вся истинная любовь и все истинное единство людей исполнены Духа Иисусова. Этот Святой Дух есть Его пасхальный дар нам.

Боже, Отче наш,

через крест и воскресение Иисуса

Ты исполняешь нас

Своим Святым Духом.

Дай, чтобы мы, люди,

в Духе Иисусовом осознали себя друг с другом соединенными,

и так друг другу служили.

Об этом молимся через Христа,

Господа нашего.

Пустой гроб

“Смерть Твою возвещаем, Господи,

и воскресение Твое исповедуем,

ожидая пришествия Твоего.”

Из Евхаристической молитвы католической Мессы

Воскреснуть из мертвых?

Великим мужам воздвигаются надгробные памятники. Тысячи людей посещали ежедневно мавзолей Ленина на Красной площади в Москве. После томительного, терпеливого ожидания они молча проходили мимо забальзамированного мертвого тела Ленина. Это почти акт религиозного почитания.

Говорят, что при раскопках под главным алтарем собора Святого Петра в Риме найдены останки древнего человека. Они могут принадлежать к захоронению, сделанному перед 70 г. по Р. Х. Почти 100 лет спустя, в 160 г., над этой могилой был сооружен маленький двухъярусный памятник. На оставшейся части стены можно узнать в одном месте имя Петра. Речь идет о могиле святого Петра?

В Иерусалиме есть церковь Святого Гроба. Там указано место, где когда-то было погребено мертвое тело Распятого Иисуса из Назарета. Речь идет о высеченном в скале месте погребения. Имеются ли различия между этими примерами? По христианской вере, Иисус в третий день воскрес из мертвых. Кто верует во Иисуса Христа, не у мертвых в могиле ищет Воскресшего. Известная пасхальная песнь начинается словами: “Гроб пуст, герой пробуждается.” Но что подразумевает подобное признание?

На первый взгляд, этот вопрос мог бы показаться праздным. Могли бы подумать: ведь каждый знает, как нужно представить себе пустой гроб. По-видимому, единственный осмысленный вопрос, был ли гроб Иисусов действительно тоже пустым. С другой стороны, даже уже в Евангелиях сказано: когда Иисус предсказал ученикам Свое страдание и Свое воскресение, ученики задавали себе вопрос, что же это должно обозначать - “воскреснуть из мертвых” (ср. Мк 9,10). Может быть, это понятие не так уж сразу само собой разумеется.

Мы хотим прежде всего увидеть, что имеется в наличии. Евангелия сообщают, что гроб был найден пустым. Когда благочестивые жены хотели прийти ко гробу, чтобы помазать ароматами мертвое тело Его, они были Ангелами вразумлены в том, что Иисус жив. Далее сообщается о сорока днях, в которые Иисус Сам явился женам и ученикам.

В теологии явлениям придается большое значение. Сам же по себе пустой гроб ничего не доказывает. Ведь вполне возможно, что мертвое тело просто отнесли в другое место. И, наоборот: останься тело в гробу, не стало бы это ясным доводом против воскресения? Тогда также не произошли бы явления действительно и телесно. Следовательно, уже пустой гроб очень важен. Сообщения о пустом гробе и о явлениях должны, очевидно, обосновывать друг друга. Но это еще не дает ответ на вопрос, какая реальность кроется за данными сообщениями. В чем состоит факт воскресения?

В Символе Веры говорится, Иисус страдал за нас при Понтии Пилате, был распят и погребен. Эти высказывания подразумевались непосредственно исторически. Они также совсем не переступают границы того, к чему мы привыкли в историческом опыте. Но и исповедание “в третий день воскрес из мертвых” полностью того же рода? Имеются в виду обстоятельства дела, которые, в принципе, можно было бы заснять, если бы тогда уже была камера? Или речь идет о действительности, в своей истине доступной лишь вере как исполненности Святого Духа?

Недоразумения в понимании “воскресения”

В теологии всюду едины в том, что воскресение Иисуса не могло быть родом возвращения в земную жизнь. Потому что смерть также для Иисуса - окончательное завершение земной жизни.

Трудность начинается, когда воскресение хотят объяснить конкретно. Как пример недоразумения приведу этот отрывок из широко распространенного учебника по фундаментальной теологии: “Реальное присутствие Воскресшего ... было заметным и действенным не по подобию земных тел; оно могло дать о Себе знать только через особенные, внеприродным образом вызванные излучения в области видимого и слышимого” (А. Lang, Fundamentaltheologie 1, Мunchen, 4 Auflage. 1967, 273). Подобная формулировка звучит едва ли не так, как если бы при встрече с Воскресшим дело шло о спиритизме.

В только что цитированном учебнике дан поспешный ответ и на возражение, что Апостолы в мнимых явлениях Воскресшего, возможно, стали жертвами галлюцинации: “Апостолы были здоровыми, рассудительными людьми из народа, которые, благодаря своему труду на озере, на свежем воздухе, не были предрасположены к субъективным галлюцинациям” (Там же, 272 след.).

Все же лучше не нужно нашу уверенность в воскресении обосновывать климатическими условиями на озере около двух тысяч лет тому назад. Сам Новый Завет сталкивается с этим и подобными недоразумениями.

В притче о богаче и Лазаре рассказывается, как богач после своей смерти претерпевает муки ада. Вдали он видит Лазаря на лоне Авраамовом. Вот просит богач, нельзя ли послать Лазаря назад на землю: “Ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения.” Но Авраам говорил: “У них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.” Он же сказал: “Нет, отче Аврааме; но если кто из мертвых придет к ним, покаются.” Тогда Авраам сказал: “Если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят” (ср. Лк 16, 19-31).

Значит, этот род воскресения был бы совершенно напрасным. Так никто не пришел бы к вере. Этим Иисус отвергает также ложное понимание воскресения. Его воскресение нужно понимать иначе.

В Новом Завете имеются еще и дальнейшие предостережения от недоразумений. Там рассказывается о суеверном страхе, охватившем Ирода, тетрарха Галилеи, когда он услышал об Иисусе. Он подумал, что Иоанн Креститель, которого велел казнить, вернулся вновь. Ирод сказал, что Иоанн “воскрес из мертвых” (Мф 14, 2). Но разве должны мы воображать себе воскресение Иисуса точно так же, как Ирод представлял воскресение Иоанна? Как следует относиться к подобному представлению, мы можем далее уяснить себе при помощи мыслительного эксперимента.

Согласно рассказу в Евангелиях, первосвященники с книжниками стояли у креста и злословили: “Если Ты Сын Божий, сойди с креста, чтобы мы видели, и уверуем!” (ср. Мф 27, 39-43; Мк 15, 29-32; Лк 23, 35). Возможно, это даже серьезно подразумевалось. Явись большое диво, и они были бы готовы принять другую сторону. Может быть, Иисус все-таки принадлежит потустороннему миру и обладает сверхчеловеческими силами? Но ничего не произошло.

И теперь - в этом заключается мыслительный эксперимент - мы можем представить себе тех же первосвященников с книжниками, как они стоят перед гробом и глумятся: “Если Ты Сын Божий, тогда выйди из гроба!” Нужно ли всерьез так думать о воскресении Иисуса, что оно соответствует подобному представлению первосвященников и книжников? Правда, Иисус тогда не сошел бы с креста, хотя, в сущности, смог бы также и это. Однако Он добился бы несравненно большего достижения, если б снова ожил и вышел из гроба, несмотря на тяжелый камень. Конечно, это означало бы, что через воскресение крест отменен. Страдание, крест и смерть были бы мимолетной видимостью. То, что Иисус воскрес из мертвых, также больше не было бы таким высказыванием, истина которого доступна лишь вере.

Христианское понимание

По-христиански о воскресении может только так идти речь, если в то же время речь идет о Боге. Лишь понимающий, что значит единство с Богом, способен понять, что имеется в виду под воскресением. Это становится особенно ясно в сообщении Евангелий о вопросе воскресения у саддукеев (Мк 12, 18-27; параллельные места Мф 22, 23-33 и Лк 20, 27-40).

Саддукеи - одна из религиозных группировок у Иудеев во время Иисусово - не верили в жизнь после смерти, но считали такое представление абсурдным. Они пришли к Иисусу с историей о женщине, которая имела семь мужей одного за другим. Все они умерли, не оставив детей. И саддукеи спросили: “Итак в воскресении, если вообще есть воскресение, которого из них будет она женою?” Подобным вопросом они хотели высмеять мысль о телесном воскресении. Как отвечает им Иисус? Он не говорит, что Бог мог бы разрешить также такие сложные проблемы. В равной степени Иисус не противополагает отрицанию воскресения у саддукеев подтверждение воскресения. Напротив, Иисус напоминает Своим собеседникам о том, как говорит о Боге Священное Писание. Он говорит: “Разве не читали вы в книге Моисея, как Бог при купине сказал ему: “Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова”? Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых.”

Итак, кто действительно понимает Слово “Бог”, должен признать, что каждый, принадлежащий Богу и имеющий с Ним единство, навсегда также участвует в жизни Божией. Эта жизнь вечная. Воскресение есть вечное единство всего человека с Богом, над которым смерть невластна. Пока кто-то воспринимает воскресение иначе, он должен позволить сказать себе, как Иисус саддукеям: “Этим ли приводитесь вы в заблуждение, не зная Писаний, ни силы Божией?” Любое представление о воскресении помимо Бога - бессмыслица.

Конечно, для многих воскресение Иисуса является особенно трудным догматом веры. Но как только мы подумаем, что воскресение относится к Богу, оно уже больше не кажется лишь догматом веры наряду с другими.

Вместо того, чтобы сказать: “Иисус Христос воскрес”, можно употреблять также различные другие формулировки, которые равнозначащи. Ибо все высказывания веры всегда есть только раскрытие единственной основной реальности: нашего единства с Богом, против которого смерть бессильна.

Можно сказать: ”Иисус умер за нас”, или “Я верую во Иисуса Христа”, или также “Иисус Христос Сын Божий”. Все эти предложения являются Символом веры в воскресение Иисуса.

В первом предложении “Иисус умер за нас” нужно только правильно обдумать слова “за нас”. Это означает, что жизнь и смерть Иисуса служат нам к вечному спасению. Как могло бы это быть, если бы Иисус был только бренным человеком, который погрузился в Ничто прошедшего?

Воскресение Иисуса хотят объяснить, ссылаясь на то, что “дело Иисусово продолжается”. Так вполне можно сказать, если знают, в чем состоит дело Иисусово. Оно ни учение, ни программа, но состоит в том, что другие люди участвуют в отношении Иисуса к Богу и так исполнены Его Святого Духа. Мы это подразумеваем, когда говорим: “Верую во Иисуса Христа.” Нельзя участвовать в Его отношении к Отцу, если Его больше нет. Нельзя через Иисуса иметь доступ к Богу, не исповедуя, что Он живет.

Тем более, наше третье предложение “Иисус Христос Сын Божий” пред лицом Его смерти является исповеданием Его воскресения. Богосыновство Иисуса в том, чтобы от вечности и безусловно быть Богом возлюбленным. Только с Ним и ради Него могут также другие люди иметь единство с Богом. Именно в том состоит Его Божественная личность, что Он может дать другим людям участие в Его единстве с Богом.

Телесное воскресение

Исповедание Богосыновства Иисуса ведет нас к более глубокому пониманию Его телесного воскресения. Ведь мы говорим о земном Иисусе: Он не только был, но есть Сын Божий. В конечном счете, Богосыновство может быть высказано только в постоянном присутствии. Телесное воскресение означает, что земной, телесный Иисус остается в Боге навсегда современной основой нашего спасения. Мы имеем в виду земную жизнь Иисусову от Его рождения до смерти.

Итак, кто хочет встретить Воскресшего и в Нем Бога, должен держаться земного Иисуса. В молитве к Нему я имею дело не только с моим собственным представлением о чем-то минувшем или с одним лишь воспоминанием. Напротив, в ней я встречаю Его Самого как Воскресшего. Так христианское возвещение говорит также не только об Иисусе, но передает Его Самого и веру как участие в Его отношении к Богу. В воскресении новым образом присутствует реальная земная жизнь Иисусова. Кто встречал Иисуса во время Его земной жизни, мог встретить Его только так же, как других людей, а именно в раздельности многих мгновений. Толпа, приветствующая Его возгласами ликования при вступлении в Иерусалим, пока еще не ведает о Его казни несколько дней спустя. В воскресении иначе узнают Того же земного Иисуса. В молитве Иисуса встречают так, что многие мгновения Его жизни сливаются в одно. Кто молится Младенцу в яслях, знает, что молится Распятому, и в Обоих неограниченно встречает Его Самого. Также и наше собственное воскресение будет состоять в том, что наша настоящая жизнь, которою мы живем сейчас, новым образом навсегда останется укрытой в Боге (ср. 1Кор 15, 39-49). Прочтем, как новозаветные тексты представляют связь между земной жизнью и воскресением Иисуса.

В рассказе о женах, пришедших ко гробу, Ангел у Марка говорит: “Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам” (Мк 16,7). В параллельном месте у Луки об этом сказано: “Вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков-грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова Его” (Лк 24, 6-8).

Что у Марка есть обещание на будущее: “там Его увидите”, Лука изображает как постоянное присутствие прошлого события. После смерти Иисусовой ученики, наконец, понимают через воскресение, что сказал им Иисус в Своей земной жизни. Евангелический теолог Герхард Эбелинг формулирует: “В явлениях Воскресшего открывается явление Иисуса Своим близким” (Wort und Glaube 3, Тubingen 1975, 305). Ученикам открывается, Кто был и есть земной Иисус.

В Евангелии от Иоанна Иисус говорит в прощальных беседах перед Своими страданиями: “Сие сказал Я вам, находясь с вами” (Ин 14,25). Так, согласно Евангелию от Иоанна, Сам земной Иисус есть Воскресший. И наоборот, слова Воскресшего лишь объясняют то, о чем начали говорить благодаря земному Иисусу: мы имеем через Него постоянное единство с Богом.

Павел подводит итог всему своему возвещению, когда говорит: “Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого” (1Кор 2, 2). Его возвещение воскресения состоит в том, что он общинам предначертал перед глазами Иисуса распятого (ср. Гал 3, 1). Крест становится критерием всей христианской вести.

Точно так же Иоанн познает уже в самом кресте “возношение” Иисусово. Слово “вознестись” он употребляет в двояком смысле: “повесить на кресте” и “принять в славу Божию” (ср. Ин 3, 14; 8, 28; 12, 32.34).

Итак, через воскресение крест Иисусов не отменен, но утвержден. Ныне повсюду он возвещается в мире как знак единства с Богом. Кто держится Распятого, тому незачем больше бояться за себя и также смерти. Даже смерть не сможет прервать наше единство с Богом.

Явления Воскресшего

До сих пор мы пытались объяснить, что в смысле веры нужно понимать под телесным воскресением Иисуса. Теперь еще раз обратимся к вопросу, что это значит для сообщений о явлениях Воскресшего и для речи о пустом гробе. Для этого будем исходить из внешне противоречивого наблюдения.

Согласно Евангелисту Луке, Иисус являлся Своим Апостолам в продолжение сорока дней и потом вознесся на небо (ср. Деян 1, 3). В сравнении с этим у Матфея нет речи о вознесении, но последнее Слово Иисусово, которым заканчивается Евангелие, гласит: “И се, Я с вами во все дни до скончания века” (Мф 28, 20). И Павел объясняет свое обращение по пути в Дамаск, которое произошло лишь годы спустя, по-прежнему явлением Воскресшего (ср. 1Кор 15, 8; Гал 1,15 и след.).

Значит, явления Воскресшего все же не прекратились через сорок дней? Можно спросить еще парадоксальнее: может быть, и сегодня в Церкви имеется опыт явлений Воскресшего? Конечно, тогда они должны быть такого рода, что с самого начала нельзя спутать их с галлюцинациями. Речь должна была б идти о событии, которое относится к пространству и времени, но уж не в стиле “внеприродным образом вызванных излучений”, как полагал автор ранее цитируемого богословского учебника.

В самом деле, и сегодня в Церкви имеется опыт, что Иисус является Сам. Это происходит повсюду, где в пространстве и времени возвещается Слово, творящее веру, надежду и любовь. Для веры это предельно ясно в таинствах. Таинства являются событием в пространстве и времени, в котором Сам Иисус встречает верующего. Церковь уверена в том, что во всех таинствах, как и уже в возвещении веры, Иисус Сам есть Действующее Лицо.

Что сегодня еще вызывает веру в воскресение, должно также с самого начала вызывать ее. То, что ученики после смерти Иисусовой пришли к уверенности в Его воскресении, должно быть обосновано событием, вызванном не учениками, а Самим Иисусом. В древнейшем новозаветном свидетельстве о воскресении - 1Кор 15, 1-8 - для этого употребляется выражение “ophthe”, “Он дал увидеть Себя”, “Он явился”. Для Павла, который сопоставляет свой опыт с опытом первых свидетелей, эта явность Иисусова заключалась в том, что Иисус дал узнать Себя как единое с христианами, гонимыми Павлом (ср. Деян 9, 5). Единству, существующему во Имя Иисусово, нельзя воздать должное иным образом, кроме веры в Воскресшего. Оно - объективное событие, вызывающее веру (ср. также Лк 24, 13-35; Мф 18, 20).

Нам могли бы возразить, что первоначальные явления Иисуса совсем другого рода. Разве ученики не видели Иисуса, в то время как мы можем лишь верить в Его присутствие? Нужно ли отвечать: если сущность христианства есть вера, и она одна и единственная, о чем говорил Иисус, тогда первые свидетели веры должны быть освобождены от веры? Они смотрели, вместо того, чтобы верить?

До сих пор в теологии лишь немного задумывались над тем, почему все Евангелисты говорят: это не было само собой разумеющимся - узнать Воскресшего. Матфей пишет о последнем собрании Апостолов: “а иные усумнились” (Мф 28, 17). Лука сообщает об учениках, шедших в Эммаус: “Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его” (Лк 24, 16). В Евангелии от Марка в заключение добавлено, что Иисус явился этим двум ученикам “в ином образе” (Мк 16, 12). Иоанн более всего подчеркивает, как трудно узнать Иисуса. В его Евангелии Мария Магдалина путает Воскресшего с садовником и спрашивает Его, куда Он отнес мертвое тело Иисусово (Ин 20, 14 след.). Далее говорится об учениках на море: Иисус стоял на берегу, но они не узнали, что это Иисус. И после совместной трапезы они не смели спросить Его: “кто Ты?”, зная, что это Господь”, как сказано у Иоанна (ср. Ин 21, 4.12).

Странно, единым духом говорится: они не знали и они знали очень хорошо, что пред ними был Иисус. Благодаря этому должно стать высказанным различие между земным познанием и верой.

Еще глубже мы можем уяснить себе это на иоанновском тексте о неверующем Фоме. В первый день недели собрались ученики. Они заперли двери из опасения от Иудеев. Иисус приходит и показывает им ребра Свои. Обрадовались ученики, когда увидели Господа. Но Фомы не было в общине, и потому он не мог тоже поверить. Когда после восьми дней они собрались снова, Фома был с ними и узнал Воскресшего (ср. Ин 20, 19-29). Значит, Фома вопреки своему “неверию” не отстранен от других. Пасха не в одно время для всех.

Для чего, вероятно, все восемь дней, собирались ученики? Очевидно, с той же целью, с которой и сегодня христиане делают это. У Иоанна ребра Иисусовы есть символ таинств Крещения и Евхаристии (ср. Ин 19, 34; 1Ин 5, 6). Также до сих пор община узнает в таинствах присутствие Господа. Он “приходит” к ней, даже когда она в гонении должна была праздновать богослужение все еще при закрытых дверях.

Но не сказал ли Иисус Фоме: “Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие”?

Эта фраза снова могла бы быть понята как возражение: будто тем, кто видит Иисуса, незачем верить или, по крайней мере, им легче было уверовать. Однако при этом видении не должна ли идти речь об ином видении, как будто оно нам дано, когда мы созерцаем Иисуса в таинстве? “Вот Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира.” Но с Ним продолжают быть соединенными даже тогда, когда во времена преследований таинство кому-то недоступно.

В Деяниях Апостолов Петр возвещает в доме Корнилия воскресение Иисусово: “Сего Бог воскресил в третий день, и дал Ему являться не всему народу, но свидетелям, предъизбранным от Бога, нам, которые с Ним ели и пили, по воскресении Его из мертвых” (Деян 10, 40 след). И сегодня все, кто с верой участвовали в Евхаристии, с полным правом могут признать: мы с Ним ели и пили.

Все же существует важное отличие между первыми явлениями Воскресшего, о которых сообщается в Новом Завете, и способом, каким Иисус является сегодня. Для первых свидетелей появление Иисуса в Слове и таинствах было вновь-узнаванием Того, Кого они знали прежде в Его земной жизни. Естественно, для нас это уже невозможно. Но, пожалуй, в этом заключается также единственное различие между опытом ранних свидетелей и нашим сегодняшним опытом Иисуса.

А что ныне с пустым гробом, который предвещают нам Ангелы? В нашем опыте Ангелы встречаются лишь описанными в текстах либо нарисованными на картинах (разве только вообще любого глашатая веры мы называем “Ангелом”, т. е. “вестником Божиим”). Так пустой гроб является надлежащим изображением реальности несравненно более высокого рода. Мы должны теперь знать, что нет смысла Иисуса искать “между мертвыми” (Лк 24, 5), когда Он посреди Церкви, где мы принимаем Его истинное Тело и сами становимся членами Его Тела. В этом отличие от других погребений.

Господи Иисусе Христе,

Своею жизнию и смертью

Ты нам свидетельствовал и отдал в дар

единство вечное с Богом Отцом.

Своею смертью одолел Ты силу смерти.

Ты Сам есть наше воскресение и наша жизнь

и исполняешь нас Своим Святым Духом.

Твое присутствие позволь узнавать

нам вновь и вновь и в таинстве, и в Слове

и уверенность в вечной жизни получить.

Восшел на небеса

“Так Сущее Спасителя останется,

из видимого превратившись в таинства”

Лев Великий, 2. Проповедь о Вознесении (PL 54, 398 A)

Александре было три или четыре года. Накануне праздника Вознесения Христова в семье обдумывали: “Когда мы завтра пойдем в церковь? Ведь Вознесение!” *[1] Услышав это, малышка подбежала, полная ожидания: “Путешествие в небо? Тогда я пойду!” И она совсем не могла понять удовольствия взрослых от ее изречения.

Но у взрослых тоже есть свои трудности в понимании. Что означает “вознесение”? Еще в начале нашего столетия мнимо-высокоученый толкователь Библии писал: под облаком, принявшем Иисуса с горы Елеонской, подразумевалась особенно низко свисающая дождевая туча, которая надвигалась со Средиземного моря. Как можно избежать подобного недоразумения? Я считаю полезным сопоставить друг с другом многие тексты Библии. Священное Писание часто описывает одну и ту же реальность в очень разных картинах.

I. Вознесение по Евангелию от Луки

Наиболее образно о вознесении Иисусовом говорит Лука, прежде всего в Деяниях Апостолов и в своем Евангелии. В заключение Евангелия от Луки сказано:

“И, когда, благословляя их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью...” (Лк 24, 51-52).

Уже раньше Лука похоже изобразил это в истории об учениках из Эммауса: оба ученика узнают Иисуса в преломлении хлеба. Но потом Он стал более невидим для них. И в тот же час они возвратились в Иерусалим (ср. Лк 24, 30-35).

Еще подробнее описывает Лука вознесение Иисуса в начале Деяний Апостолов (Деян 1, 1-11): после того, как Иисус являлся ученикам в продолжение сорока дней и говорил им о Царствии Божием, Он обещает им силу Святого Духа: “И будете Мне свидетелями и даже до края земли.”

“Сказав сие, Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.”

Лука установил “сорок” дней между воскресением Иисусовым и Его вознесением. В них Иисус является ученикам, знавшим Его уже до Его смерти. Сорок дней есть связь между предшествующим временем жизни Иисусовой до Его смерти и последующим временем Церкви. Это последующее время начинается, как только к ученикам примыкают люди, уже не встречавшие Иисуса в Его земной жизни.

Согласно библейской символике чисел, сорок дней означают время, которое основывает Церковь. 40 дней ручаются за все поколение тех, кто вновь узнают Иисуса там, где Он по Своей смерти является в провозглашении и таинствах. Эта возможность вновь узнать Его как Воскресшего в Слове и таинстве, естественно, ограничена первыми свидетелями веры. Этим они отличаются от всех, кто придет позднее. Последующее поколение до нас, людей сегодняшнего дня, уже не знали Иисуса в Его земной жизни. Для этих последующих поколений говорится в Первом Соборном Послании Апостола Петра:

“О сем радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений ... в явление Иисуса Христа, Которого, не видев, любите, и Которого доселе не видя, но веруя в Него, радуетесь радостью неизреченною и преславною” (1 Петр 1, 6-8).

Но также ради нас через провозглашение и таинства все еще является Иисус в пространстве и времени. Также мы встречаем в вере действительно Его Самого.

Иисус принят облаком, и Его восхождение объяснено Ангелами. Когда Лука говорит об Ангелах, он хочет обратить внимание на то, что сообщенное желает быть понято не по-земному, но как реальность веры. Потому, например, совершенно правильно скажет об облаке Максим, епископ Туринский, Отец Церкви V века: оно то самое, из которого по преображении Иисусовом пришло слово: “Сей есть Сын Мой Возлюбленный; Его слушайте” (Лк 9, 35). “Следовательно, не облако приняло Иисуса, но Бог Отец Сына Своего” (Ссhr. SL 23, Sermo XLIV, 60).

Облако является символом славы Божией, так, как столп облачный, который шел пред сынами Израилевыми при исходе из Египта (ср. Исх 13, 21-22; 14, 19-24), или как облако, наполнившее храм в видениях пророка Исайи (ср. Ис 6, 1-13). Ангелы говорят ученикам, что восхождение Иисусово есть прямо способ Его пришествия. Поэтому нет надобности останавливаться, как будто им следует ожидать еще чего-то другого. Напротив, они должны повсюду провозглашать Его Слово, в котором приходит Он Сам новым способом.

II. Евангелие от Матфея: “Я с вами во все дни”

Однако, обратимся теперь к другому Евангелисту. Как заканчивается Евангелие от Матфея? Иисус приближается к Своим ученикам и говорит: “Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века” (Мф 28, 18-20).

Это самое последнее предложение в Евангелии от Матфея, которое должно найти отклик в сердцах читателей: “Я с вами во все дни до скончания века.”

Итак, вместо ухода Иисусова, как это у Луки, здесь сказано прямо-таки обратное. Не Иисус восходит, а Он посылает учеников. Но Иисус новым способом навсегда с ними. Только они более не связаны с одним совершенно определенным местом, чтобы узнать Его присутствие. Иисус будет с ними в мире повсюду и во всякое время. В Слове и таинстве они повсюду имеют единство с Ним Самим.

Значит, в Евангелии от Матфея вовсе нет речи о вознесении? Думаю - есть, как же, но иным образом. То, что Лука описывает как “вознесение”, Матфей выражает через живое Слово Иисусово: “Дана Мне всякая власть на небе и на земле.” Власть Иисусова по Его воскресении охватывает весь мир, все дни истории, всех людей всех народов. В этом состоит Царство Божие.

Перед Своей смертью Иисус возвестил только приближение “Царства Божия”. Само это Царство наступило с Его крестом и Его воскресением. “Древнее прошло, теперь все новое” (2Кор 5, 17).

Что нужно понимать под “Царством Божиим”, “господством Божиим”? У меня перед глазами фотография. Она относится к началу 1945 года. Иезуит Альфред Дельп в качестве обвиняемого перед народным судом верховного нацистского судьи Роланда Фрейслера. Беззащитный одиночка против объединенной власти нацизма. На основании веры он подверг сомнению власть нацизма. Даже угрозы смерти мало, чтобы заставить отца Дельпа уступить нацистам.

По этому снимку можно прочитать, в чем состоит эсхатологическое господство Божие: уже в нашем мире есть общность людей, которые служат единственно Богу и не покоряются иной власти.

Так уже в Деяниях Апостолов описана мученическая кончина Стефана (Деян 7, 54-60). Данный текст также связан с вознесением, Царством Божиим и пришествием Иисусовым. Веры во Иисуса Христа для Стефана достаточно, чтобы устоять перед любой властью. Перед лицом своего осуждения на смерть он восклицает: “Вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога.”

Особенно часто у Матфея “Царство Божие” называется “Царством небесным”. Разве “Бог” и “небо” одно и то же?

В Священном Писании имеется два различных способа говорить о “небе”. Когда Иисус говорит: “Взгляните на птиц небесных и посмотрите на полевых мышей” (ср. Мф 6, 26. 28), то ясно подразумевается необъятно раскрывшееся небо с солнцем и облаками. Вместе небо и земля образуют наш мир. Поэтому Библия говорит о Боге как “Творце неба и земли”.

Все-таки в Библии может употребляться то же слово “небо” и то же содержание представления еще в ином, символическом смысле. Видимое небо становится образом невидимой реальности. В любой точке земли можно увидеть над собою радужное небо. Оно безгранично и, кажется, все обнимает. Не становится ли оно благодаря этому образом величия Божия и Его вездесущия? В Псалме сказано: “Ибо до небес велика милость Твоя и до облаков истина Твоя” (Пс 57, 11).

В том же символическом смысле идет речь о “небе” и в молитве “Отче наш”. Иисус учил молиться Своих учеников: “Отче наш, сущий на небесах.” Это означает то же самое, что “наш Отец, наш Бог” или “наш Отец, Ты, Который всемогущ и вездесущ”. Под “небом” подразумевается здесь не сотворенное звездное небо, но беспредельная власть Божия.

Далее молятся: “Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.” Это, наверное, самая знаменательная фраза в “Отче наш”. Что имеется в виду под “волей Божией”, которая и без того совершается на небе, но в нашем мире может совершаться только так, чтобы мы просили об этом?

Здесь не может идти речь ни о нравственном законе десяти заповедей, ни о так называемой судьбе. Ибо то и другое совершается не на небе, а только на земле. Но что за воля Божия прежде уже всегда совершается на небе?

Мы встречаемся здесь с решающим в вести Иисусовой. Он пришел обнаружить эту Собственную волю Божию: Бог хочет, чтобы мы, люди, осознавали себя усыновленными Им с любовью, с которой Он от вечности обращен к Своему Собственному Сыну. Эта воля Божия предшествует заповедям и вообще лишь делает возможным их исполнить. Кто осознает себя так возлюбленным Богом, более не живет в страхе за себя, который обычно делает его глухим по отношению к другим людям. Лишь кто осознает себя надежно возлюбленным, может бескорыстно служить своему ближнему.

Воля Божия, которая всегда совершается на небе, есть любовь Отца к Сыну, Святой Дух. И ныне нас учат просить о том, чтобы эта воля Божия совершалась также на земле, среди нас, людей. Это просьба о вере, которая есть исполненность Святого Духа. Эта вера - уверенность, что никакая сила и даже смерть не может отлучить нас от Бога. Тогда мы живем в величайшем доверии, не ведая ни фанатизма, ни отчаяния.

Итак, мы молимся в просьбе “Отче наш” о том, чтобы нами руководила любовь Божия к нам. Именно благодаря тому, что кто-то серьезно овладеет этой просьбой “Отче наш”, в нем действительно начинает совершаться испрашиваемая воля Божия. Бог хочет, чтобы мы осознали себя Им возлюбленными и принятыми; и это совершается, если мы тоже стремимся к этому. Так просьба “Отче наш” - впрочем, каждая просьба “Отче наш” - является началом ее собственного исполнения. Просьба о вере есть уже сама вера. Молитва во Имя Иисуса в себе самой несет свое исполнение.

III. Евангелие от Иоанна: Я не уйду без вас

Это толкование просьбы “Отче наш” “да будет воля Твоя и на земле, как на небе” подтвердится, если мы в заключение еще обратимся к Евангелию от Иоанна. Ибо то, что Евангелие от Иоанна говорит о вознесении Иисуса, звучит словно комментарий к просьбе “Отче наш”.

К удивлению, в Евангелии от Иоанна о вознесении Иисусовом сказано не в конце, но с самого начала явлений Воскресшего. Иисус говорит Марии Магдалине: “Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему” (Ин 20, 17).

Я думаю, это должно обозначать: “Тебе не нужно бояться, что Я вас покину. Ты можешь позволить отправить тебя, не теряя Меня из-за этого. Потому что Я не уйду к Отцу без вас.”

Иисус говорит: “Отец Мой и Отец ваш.” Многие теологи считают, что Иисус хотел здесь выделить Свое особое отношение к Отцу в сравнении с учениками. Он намеренно не говорит: “наш Отец”, чтобы не ставить знак равенства между Собой и учениками.

Но не правильно ли как раз наоборот? Потому что в этом месте Евангелия от Иоанна Иисус в первый раз называет учеников “братья Мои” (ср. также Пс 22, 23). Он хочет сказать, что ныне они приняты в Его собственное отношение к Богу. С Ним и ради Него они - сыновья и дочери Того же Отца. Они предназначены к тому, чтобы быть уравненными с Ним пред Богом: любовь Божия к ним есть любовь к Своему Собственному Сыну.

Пожалуй, можно было б спросить, разве тем самым остаются еще сохраненными неповторимость, особенность Иисусова. Так она заключается именно в том, что все другие люди лишь через Него достигают единства с Богом. Нет иного способа единства с Богом, как быть принятым в отношение Сына к Отцу. Как говорит Послание к Евреям, Иисус - “начальник и свершитель веры” (Евр 12, 2). Тогда мы все же действительно поднялись на Его ступень.

Иисус “говорит” (а не как в немецком переводе “сказал”) Марии Магдалине: “Восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему.” Форма настоящего времени в Евангелии от Иоанна всегда обозначает, что все совершается еще сегодня. Восхождение Иисуса к Отцу охватывает всю историю Церкви до конца времен. Как в процессии, Он берет с Собою весь мир. Это совершается благодаря тому, что весть Его распространяется по земле от восхода до заката, до самого горизонта. Все больше людей начинают жить в единстве с Богом и уже без страха за себя.

Церковь возвещает как свою веру, что Мария, Мать Иисусова, уже душою и телом взята на небо. Основание для этого очень простое. Если спасение Божие и воскресение всегда касаются всего человека в его отношении к Богу и в его отношении к миру, то нельзя это вдруг оспаривать для Марии; наоборот, именно в Ней можно созерцать в вере то, что имеет силу для всех.

Вознесение Христово только началось и все еще совершается. В вере Бог доступен также нам. Мы участвуем со Христом в Его восхождении к Отцу. Александра с ее “тогда я пойду” была совершенно права.

Господи Иисусе Христе,

Своими братьями и сестрами Ты нас соделал

и по пути к Твоему и нашему Отцу ведешь.

Позволь нам Царству Твоему навсегда принадлежать,

и пришествие Твое в том ожидать,

что Твоя Благая весть распространится во всем мире.

И исполнились все Духа Святого

“Но когда бы Дух Святой творением был,

мы не могли бы в Нем иметь единство с Богом,

а, будучи с творением едины,

с божественной природой не сроднились бы,

ведь мы никак не участвовали бы в ней.

Но так как ныне названы мы

Христа причастниками и Бога причастниками,

оказывается, что явлены печать в нас и помазание

не от природы всех вещей возникших,

но от природы Сына,

Который через Святого Духа в Нем

соединяет нас с Отцом.”

Афанасий Великий, епископ Александрийский, Еpistulae IV ad Serapionem, 1, 24

(PG26, 585BC)

Троица сегодня

Когда Папа Иоанн XXIII 11 октября 1962 года открывал Второй Ватиканский собор, он сказал собравшимся епископам, как пришли к этому событию. Сначала, для него самого почти неожиданно, его осенила мысль о Соборе. Затем в базилике св. Павла 25 января 1959 года, в праздник обращения святого Апостола Павла, он впервые заговорил об этом перед коллегией кардиналов. “Тотчас присутствующие соприкоснулись с внезапным движением Духа, словно от луча неземного света, и все были радостно поражены, как выражали их глаза и лица. В то же время во всем мире вспыхнул страстный интерес, и все люди стали ревностно ожидать торжества собора.”

Эти слова напоминают о первой Пятидесятнице, описанной в Деяниях Апостолов, о шуме с неба и языках пламени, о том, как люди разных наречий могли понимать друг друга (ср. Деян 2, 1-41).

Сама христианская вера понимает себя как исполненность Святого Духа. Действие этого Святого Духа - истинное единство среди людей. Ибо уже в Боге Он есть любовь между Отцом и Сыном. Христианская весть провозглашает, что мы приняты в эту любовь Бога к Богу, так что Святой Дух во Христе соединяет нас друг с другом и с Отцом.

Как о миссии Сына, также говорит Священное Писание о миссии Святого Духа:

“Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!” Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа” (Гал 4, 4-7).

Основные высказывания Второго Ватиканского собора

В истории Церкви Второй Ватиканский собор, вероятно, тот Собор, который яснее всего раскрыл вероучение об этой миссии Святого Духа. В Догматической конституции о Церкви сказано, Христос основал Свою Церковь благодаря тому, что даровал Ей Своего Духа: “Дарованием же Духа Своего, Он составил таинственно из Братьев Своих, призванных из всех народов, Свое Тело” (7, 1). Потому действительно: “Тот же Дух, объединяя тело Собою, Своей силой и внутренней сплоченностью членов, порождает и развивает любовь среди верующих” (7, 3). Этим сказано, что Сам Святой Дух стал объединяющими узами верующих. Собор ясно сравнивает призвание Святого Духа с призванием Сына. Как Сын в Своем вочеловечении принял человеческую природу, подобным образом “социальная спаянность Церкви служит Духу Христову” (8, 1). Следовательно, как о “вочеловечении Сына”, так можно было бы прямо говорить о “воцерковлении Святого Духа”. Оно заключается в том, что Святой Дух, являясь в Боге любовью между Отцом и Сыном, также связует верующих друг с другом.

Отношение божественной и сотворенной реальности в обоих случаях похоже: реальное человечество Иисуса уже прежде веры познаваемо разумом. Однако, что этот человек в то же время - Сын Божий, можно познать единственно по Его Слову и единственно в вере. То же можно сказать о Церкви: как реальное единство людей в этом мире она видима каждому. Однако, что Она исполнена Святого Духа, позволяет себя постичь единственно в способе веры. Божественная и сотворенная реальность пребывают здесь также “неслитно” и “нераздельно”. Они пребывают друг от друга отличными и именно так друг с другом связаны: отношение Бога к единству верующих есть Святой Дух как божественная Само-отнесенность. Собор формулирует эту тайну Церкви в высказывании: Христос “дал нам от Духа Своего, Который единый и всегда Тот же в главе и в членах” (7, 7). Значит, можно сказать, что Святой Дух Тот же Самый во Христе и в христианах.

Это ясно выраженная заключительная догматическая основная формула. Догматические основные высказывания христианской вести относятся к Триединству Бога, вочеловечению Сына и сошествию Святого Духа в сердца верующих.

То, что Бог есть Отец, Сын и Святой Дух, делает возможным, что мы, люди, имеем единство с Богом: мы приняты в вечную любовь Отца к Сыну, которая есть Святой Дух. Отец, Сын и Святой Дух отличны друг от друга и все-таки Тот же Самый Бог, следовательно, они “три Лица в одной природе”.

То, что мы приняты в любовь Бога к Богу, мы не можем прочитать в самом мире, но должны получить это сказанным в способе слова. Слово есть единственный способ, каким может стать узнанной любовь Божия. Сын Божий для того стал человеком, чтобы быть ради нас Творцом того Слова, от Него переданного нашему времени. Он как Сын есть истинный Бог и истинный человек, “одно Лицо в двух природах”.

Когда позволяют быть сказанным себе в вере Слову Иисусову, это означает осознавать себя Богом возлюбленным любовью, которой Он осознает Себя Отцом возлюбленным. Так как эта любовь есть Святой Дух, и Он как Таковой соединяет друг с другом личности, о Нем можно сказать, что Он “одно Лицо во многих лицах”. Он в Боге от вечности есть любовь между Отцом и Сыном; и тогда Его миссия в мире означает, что и человеческие личности Он так соединяет друг с другом.

Высказывание, что Святой Дух Тот же Самый во Христе и в нас, также образует как бы общий знаменатель для совершенно различных образов, в которых Священное Писание описывает тайну Церкви: Церковь есть “Тело Христово”, “Народ Божий” и “Невеста Христова”.

Церковь потому может быть сравнима с Телом, что Святой Дух Тот же Самый во многих. Он как душа, определяющая согласованность действий многих членов тела.

Церковь есть Народ Божий, потому что отдельные верующие сохраняют свою личную самостоятельность и остаются ответственными за себя, но именно так они соединены друг с другом; ибо Святой Дух Тот же Самый во многих.

И Церковь относится ко Христу, как невеста к жениху, потому что Святой Дух, как Тот же Самый, все же, будучи Одним и Тем же, иной во Христе и иной в христианах. Ибо Христос для нас - Первоначало Святого Духа, Им Он дарован нам.

Благодать и свобода

Когда мы, христиане, говорим о “благодати” Божией, то имеем в виду это присутствие Святого Духа в нас. Мы укрыты в любви Отца к Сыну. Так как мы осознаем себя укрытыми в этой любви, в конечном счете более не нужно, чтобы нами руководил страх за себя. Мы можем вступиться за благо мира и наших ближних.

Критерий присутствия Святого Духа в том, что можно жить в свободе детей Божиих. “А где Дух Господень, там свобода” (2Кор 3, 17). Более не уступают власти страха за себя и поэтому также не позволяют более никакой власти мира внушить себе уважение. Потому что вера, как исполненность Святого Духа, есть единство с Богом как Тем, Кто могуществен во всем. Из этой уверенности можно жить бескорыстно.

Впрочем, верующие во Иисуса Христа и исполненные Его Святого Духа никоим образом не утверждают, что лишь они не должны жить в страхе за себя; напротив, они видят Дух Христов уже повсюду там в действии, где люди вступаются друг за друга. В христианском возвещении этот Дух ясно обнаруживается только как Дух Иисусов.

Этот Святой Дух также явно дарован в Слове христианского возвещения. Ибо Слово веры Само исполнено Святого Духа. И тем, что это Слово соединяет людей друг с другом, они есть Церковь, “общение святых”: Церковь есть единство тех, кто веруют и исповедуют, что всякое истинное единство людей исполнено Духа Святого и в этом имеет смысл, который переживет жизнь и смерть.

Когда в гамбургской больнице я проводил для сестер мой первый курс Духовных упражнений, священник больницы отмечал свое семидесятилетие. К нему пришел племянник и привел с собою двух маленьких детей, которые вместе вручили своему двоюродному деду подарок. На столе стояла ваза с фруктами, и Патер в ответный дар протянул одному ребенку красное яблоко, а другому - гроздь винограда. Оба малыша радовались, как могут радоваться только дети, и один другому показывал, что он получил: “Вот, посмотри!” Вместе оба ребенка радовались так еще больше.

Как оба эти малыша приняты в отношение обоих взрослых и благодаря этому приходят также в новое отношение друг к другу, так обстоит и с единством верующих. Мы, люди, приняты в любовь Отца к Сыну, которая есть Святой Дух. И этот Святой Дух новым образом соединяет нас также друг с другом. То, что каждый получил в дар, должно служить общей радости всех. Христиане пред Богом - не разобщенные одиночки, но, благодаря Его Духу, соединены друг с другом в “мы”. Как Святой Дух в Боге есть “Мы” в Лице, соединяющем “Я” Отца с “Ты” Сына, так ныне исполняет Он также наше человеческое “мы”.

Приди, Дух Святой,

исполни сердца Своих верующих.

Ты присутствуешь в нас;

позволь нам жить Твоим присутствием

и в Тебе узнать наше единство.

Ты есть любовь и мир;

Даруй, чтобы мы служили миру всех.

Нет спасения вне Церкви?

“Церковь есть во Христе некое таинство

или знамение и орудие

глубочайшего единения с Богом

и единства всего человеческого рода.”

Второй Ватиканский собор, Догматическое Постановление о Церкви, N 1.

Во Христе сотворенный мир

В христианской вести речь идет о том, что мы в реальном мире, в котором живем, имеем единство с Богом, и на него полагаемся в жизни и смерти. Сын Божий стал человеком, чтобы открыть нам это единство с Богом. Иначе оно осталось бы сокрытым от нас. Церковь здесь именно для того, чтобы передать всему миру Слово Сына Божия, ставшего человеком.

Действительно, всему миру? Скорее, сначала могло бы возникнуть впечатление, что Церковь всецело Собою ограничивает спасение. Со времен Отцов Церкви передается положение: “Вне Церкви нет спасения.” Теологи еще нашего столетия отсюда делали вывод, что, например, дети, умершие некрещенными, не смогут достичь неба и созерцания Бога; в лучшем случае они пришли бы к месту чисто природного блаженства. Чтобы избежать этой опасности, детей крестили как можно раньше по рождении. Только через крещение - так полагали - человек достигнет пределов благодати Божией.

Такое понимание многим людям принесло большое страдание. Совсем недавно я встретил женщину, которая много лет тому назад пережила преждевременные роды. Она рассказала мне, как долгое время ее мучило, что ее дитя должно быть навсегда отлученным от жизни Божией.

Вместе с тем в Священном Писании говорится, Бог хочет, чтобы все люди спаслись (1Тим 2, 4). Разве Бог не может достичь того, что Он хочет? Ведь Христос “есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира” (1Ин 2, 2). Через Него Бог “примирил с Собою мир” (2Кор 5, 19).

Переданное положение “Вне Церкви нет спасения” в действительности должно не ограничивать спасение Церковью, но подчеркнуть Ее спасительное значение для всего мира. Оно означает: нет иного спасения, кроме возвещенного Церковью. Это спасение есть единство с Богом, которое состоит в том, чтобы быть принятым в любовь Отца к Сыну. Любовь Божия есть Святой Дух. Единство с Богом невозможно иначе, как только в Святом Духе.

Итак, утверждается: где бы люди ни имели единство с Богом, там имеют они это единство с Богом не благодаря своему достижению или сотворенному свойству, но благодаря благодати Божией, то есть в Духе Святом. Но благодать Божия позволяет понять себя только как любовь Отца к Сыну, в которую мы, люди, приняты. Ибо невозможно, чтобы отношение Бога к миру имело бы в мире свою меру.

Откровение благодати

Христианская весть хочет сделать настоятельно очевидным, что сокрыто и повсюду с самого начала дело обстоит так. Потому что она ссылается на то, что истинная реальность мира состоит в том, чтобы уже “во Христе” быть сотворенной (ср. напр. Кол 1, 16). Мир с самого начала введен в любовь Отца к Сыну. Эта любовь существует “прежде основания мира” (ср. Ин 17, 24; Еф 1, 4; 1Петр 1, 20). Через вочеловечение Сына Божия любовь Божия к миру не стала еще больше, но она стала очевидной в своем изначальном непревзойденном величии. К этой своей очевидности через вочеловечение Божие любовь Божия стремится с самого начала.

В самом деле, согласно всему традиционному учению о благодати, благодать Божию можно принять лишь при условии, что также акт принятия уже поддерживаем Его благодатью. Таким образом, чтобы суметь принять благодать Божию, человек должен быть окружен благодатью Божией с самого начала, еще прежде, чем он вообще знает об этом. Будь человек и впрямь когда-либо вне благодати Божией, то в вечности ему уже не могли бы помочь. Потому что тогда он должен принять благодать Божию своими силами, что принципиально невозможно. Ведь сотворенного свойства недостаточно для этого.

Также Крещение как таинство веры исторически может сделать очевидным не что иное, нежели то, что сокрыто уже с давних пор дело обстоит так: истинная реальность не только всего мира, но также этого определенного отдельного человека состоит в том, чтобы быть сотворенной “во Христе”.

Но разве нет традиционного учения, что лишь через Крещение устраняется первородный грех? Не даруется ли благодать Божия только в Крещении? Действительно, верно, что Крещение обозначает и вызывает переход от сокровенной к явной благодати Божией. Этот переход есть действительное событие и развертывается не только в нашем мышлении. Ибо что сотворено “во Христе”, нельзя прочитать через внутренний обзор в самом себе. Человеку это может открыться лишь так, что передается ему от другого человека.

Крещение есть таинство этой веры. Ныне оно - очевидное событие того обращения Божия к нам, людям, которое уже с самого начала сокровенно обнимает всю нашу жизнь. В Крещении как в таинстве веры это обращение Божие становится “открытым”. В вере позволяют себе сказать, что любви Божией не нужно специально добиваться, но из нее можно исходить как из единственно надежной. Вера освобождает от иллюзии, что смысл жизни нужно специально искать или даже устанавливать самому.

Так как Крещение есть таинство веры, оно должно быть уделено только там, где кто-то действительно принимает веру. Когда в христианской семье крестят еще несовершеннолетних детей, это допустимо, только если таких детей намереваются также воспитывать в вере. Положим, что грудной ребенок крещен, но ему никогда не удастся услышать что-то о христианской вести. Тогда единственное преимущество, которое он имел бы от крещения, состояло бы, прежде всего, в этом: если позднее ему все-таки суждено было услышать о христианской вести и ее принять, то не нужно было бы крестить его еще раз.

Анонимная вера

Вполне возможно, что также кто-нибудь, еще никогда не слышавший о христианской вести, все-таки живет как по-настоящему верующий. Так, например, уже вера Авраама в Ветхом Завете была настоящей верой. Во мраке пути, который не был для него обозрим, жил Авраам с самым глубоким упованием. Согласно христианской вести, христианская вера не более высокая вера, чем Авраамова. Напротив, Павел говорит, также мы, христиане, - в вере - дети Авраама: “Итак верующие благословляются с верным Авраамом” (Гал 3, 9).

Как можно объяснить, согласно христианской вести, существование подобной дохристианской веры? Единственно тем, что также вне- или дохристианский человек сокровенно все-таки уже сотворен “во Христе”. Конечно, к определенной вере или упованию приходят только через любовь, полученную от других. Следовательно, “анонимная” вера - вера, еще не названная именем Иисусовым, - точно так же мало “природная”, как определенно христианская вера. Действительное возникновение также “анонимной” веры зависит от “слышания”, то есть от человеческого общения. Хотя сокровенное единство с Богом природно, но оно может воздействовать только в вере, для которой нуждаются в сообщении через других людей.

Кажется, одно из основных высказываний Нового Завета, что “анонимная вера” действительно есть. В Евангелии от Иоанна Иисус, с одной стороны, объясняет человеческим эгоизмом любое окончательное непризнание Его вести: “Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы” (Ин 3, 20). Действительно все-таки обратное: “А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны” (Ин 3, 21). Когда такой человек встречает весть Иисусову, он устанавливает, исполненный радости, что уже прежний его путь был запечатлен Его Духом. Поистине деяния благие могут появиться только из самой глубокой укрытости.

Согласно христианской вести, все истинное бескорыстие происходит либо из “анонимной”, либо из определенно “христианской” веры и позволяет понять себя только как поддерживаемое благодатью Божией. Где не только “милы друг к другу”, пока это окупается выгодой для себя самого, но где живут в преданности друг другу, там в действительности живут из Духа Иисусова. Это в равной мере действительно тогда, когда сами еще не осознают это ясно.

Положим, на партийном собрании в атеистической стране для чего-то нашли козла отпущения. Но один участник собрания на свой риск заступается за несправедливо обвиняемого и пытается его защитить. Тогда, согласно нашему христианскому пониманию, в этом присутствует Святой Дух, даже если упомянутый человек сам считает себя радикальным атеистом.

Напротив, где люди в конечном счете руководствуются только страхом за себя, - лишь это, согласно христианской вести, является неверием в прямом смысле, - они живут в противоречии со своей истинной реальностью. Их можно сравнить с японскими солдатами, которые еще в течение двух десятилетий после второй мировой войны укрепляли позиции где-то в филиппинских джунглях. До них не дошло известие об окончании войны. Их заблуждение имело весьма реальные пагубные последствия, но, тем не менее, было заблуждением. Совершенно сходно христианская весть рассматривает неверие в прямом смысле как пагубную иллюзию, которая находится в противоречии с истинной реальностью человека. Через веру эта иллюзия отменяется.

Связь определенно “христианской” веры и “анонимной” веры можно наглядно объяснить с помощью ветхозаветной картины. В Числах 13, 23 рассказывается, как сыны Израилевы после исхода из Египта останавливаются в пустыне и посылают вперед соглядатаев осмотреть Землю Обетованную. Соглядатаи возвращаются с огромной виноградной кистью, которую они вдвоем несут на шесте. Оба несут ту же самую виноградную кисть. Но впереди идущий не видит, что он несет; в то время как другой имеет ношу перед собой и обозревает ее. Так “христианская” вера познает “анонимную” веру в ее истинной сути.

Небо и ад

“Бог хочет, чтобы все люди спаслись” (1Тим 2, 4). Это было исходным пунктом нашего рассуждения. Но не имеет ли все-таки воля Божия ко спасению Свой предел в свободе человека? Не угрожает ли Священное Писание всем, кто закрывается от благодати Божией, вечным проклятием? Однако затем в Писании снова говорится: “Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать” (Рим 11, 32). Какое высказывание более полное?

В истории Церкви снова и снова отстаивают точку зрения, что, возможно, в конце все станет хорошо. Это так называемое “учение всепримирения” - опасное учение. Его могли бы понять таким образом, что, в конечном счете, вовсе не нужно думать, как живешь; значит, можно спокойно оставаться эгоистичным. Подобное учение только удерживало бы человека во грехе и поэтому не может быть истинным.

В чем точно заключается прямая ошибка этого учения? На мой взгляд, она - в смешении “мировоззрения” и “веры”. То, что благодать Божия обнимает всех людей, как истинное можно познать только в самой вере. В этой вере осознают себя так принятыми Богом, что отныне живут уже не в страхе за себя, но в преданности другим людям. То есть ни в коем случае не удерживаются во грехе, а преодолевают грех верою. Разумеется, эту веру нельзя создать самому, но ее нужно принять через слово других людей; ибо только в самой реальности встретившееся слово, заранее ко всякой собственной инициативе, действительно может быть Словом Божиим. Так можно быть верующим, только присоединяясь к единству верующих, а не как обособленный одиночка, сам устанавливающий свою связь с Богом.

Противоположностью такой веры, которая преодолевает грех, было бы одно лишь мировоззренческое понимание, что в конце все уже станет хорошо, так что пока безразлично, как живешь. Но то, что в конце все станет хорошо, в его действительном значении, вне веры, вовсе нельзя познать как истинное. Считать это истинным вне веры можно только в совершенно ложно понятом смысле и также только ошибочно. При этом одном - лишь мировоззренческом понимании - довольствовались бы одним лишь представлением будущей благодати, вместо того, чтобы теперь уповать на реальную благодать Божию. На самом деле это сводится к отказу от благодати и, тем самым, - к неверию. При таком лишь представлении будущей благодати человек обречен на власть призрака, который - как сказано - только удерживает его во грехе.

Против такого понимания направлены угрозы ада в Священном Писании. Кто эгоистически лишь сам себя ищет, тому следует сказать совершенно ясно, что вся надежда, которую вселяет в него эта позиция, - чистая иллюзия. В вечности у него нет никакой надежды на свою позицию. Кто, напротив, не “мировоззренчески”, а теперь в вере уповает на то, что любовь Божия обладает последним словом, тот имеет в этой совершенно иной позиции надежду не только для себя, но для всех людей.

“Мировоззренчески” бы думали, одни пойдут в небо, а другие - в ад, в зависимости от их достижений. Это представление следует модели разоблачительной поговорки: “Человечество делится на праведников и неправедных. Деление всегда производят сами праведники.”

Напротив, согласно христианской вести, прежде всего действительно, что вообще все люди собственными силами неспособны к единству с Богом. Ведь для этого мало одного лишь сотворенного свойства. Свойство сущности Божией, что Он вне веры, которая есть исполненность Святого Духа, во веки веков недостижим. Поэтому - как уже упоминалось - говорится в Послании к Римлянам 11, 32: “Ибо всех заключил Бог в непослушание.” Сами по себе все люди должны были бы жить в страхе за себя. В этом смысле все когда-то сначала в аду удаленности от Бога. Ад заполнен до последнего места и охватывает всех без различия. Но затем Бог в Иисусе пришел к нам, людям, чтобы во всеобъемлющей ситуации открыть нам нашу истинную и также мнимую удаленность от Бога. Поэтому полное предложение из Послания к Римлянам 11, 32 звучит так: “Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать.”

В сущности, истинная свобода осуществляется только благодаря тому, что, в конечном счете, осознают себя в Боге укрытыми. Ибо тогда больше не нужно ни за что в мире цепляться любою ценою. Кто верует, уже в этой жизни отказался от ложных богов. Иначе они однажды овладеют им через смерть, насильно и очень мучительно. Возможно, понятием “чистили